>ГЛАВА 1. ВОЛЯ ДЕЛАЕТ С ЛЮДЬМИ НЕМЫСЛИМОЕ
Крепкий сон в эту ночь мне не удался. Я промучился всю ночь из-за головной боли. Тот странный лекарь, что пел песни, пока вытаскивал иглу из моей ноги, дал мне какие-то таблетки от головной боли, по вкусу напоминавшие резину, но на время я смогу позабыть о боли. На улице была метель, но, по словам метеорологов Буша, ближе к середине дня небо станет ясным. Мою голову заполонили мысли о семье Дженис. По сути, какое моё дело, но что-то внутри меня не оставляло, мои мысли по этому поводу кипели и как по мне, единственно верным в данной ситуации решением было помочь рабочим очистить старый самолёт ото льда. Буш заранее отдал приказ привезти сюда эту махину, по форме напоминавшую клюв пеликана. Самолёт был покрыт толстыми слоями льда, и мне с десятком рабочих пришлось удалять эти куски льда, при помощи громоздких кирок. Работа была тяжёлой уже спустя пять минут, у меня присутствовала отдышка, а руки онемели и посинели от холода, покрываясь белой коркой. Люди, которые долбили этот лёд рука об руку со мной, несмотря на тяжесть условий, которые им поставлены, с каменными лицами выполняли свою работу.
– Как нам жить дальше, Алан?
– Только вместе. Мы должны попытаться, Ло.
– Наш дочь мертва, Алан. Это конец! – рыдая, кипела Ло.
Я помню тот день, мы встретились впервые с момента смерти нашего ребёнка. В национальном парке посреди лета у нашей любимой лавочки. Под радостный смех детей, которые катались на аттракционах и играли в песочницах и доносившуюся из приёмника маршевую песню, мы – я и самый дорогой для меня человек умирали в этот весёлый для других день.
– Не говори так, прошу – всё ещё можно исправить, мы же любим друг друга! – дрожа, ответил я, не решаясь взглянуть в глаза, плачущему чуду.
Я и сам едва сдерживался, чтобы не заплакать с ней на пару.
– Я ничего не чувствую, кроме боли. Во мне больше нет любви, прости, если сможешь.
У меня будто выдрали сердце с корнем.
– Дай мне шанс всё исправить, всё будет хорошо – иди ко мне.
Лори прижалась ко мне, поцеловав в щёку.
– Я совсем запуталась… Прости… Боже… Я просто, все эти месяцы…
– Я знаю, мне тоже тяжело. Я, как и ты ждал его и мне так же больно, но мы сможем пережить это только сообща, доверься мне, моё чудо. – тут я не выдержал.
Я искромётно начал молотить по льду, крича без устали, взывая к себе самому отпустить прошлое, но я не мог переступить через себя. Мерзлота в теле куда-то подевалась, гнев и боль заполонили все ниши. Когда мне стало не хватать воздуха, я отшвырнул кирку куда-то в сторону. Рабочие схватились за головы. Я едва не убил одного из их коллег, который был на перекуре. Лезвие воткнулось ему в рукав, прибив к стенке, но плоть не задело. Извиняясь и сгорая от стыда, я убежал в поле и просидел там до тех пор, пока туман не начал рассеиваться. Придя обратно в лагерь, я докурил последнюю сигарету в пачке, пока наши сумки грузили в самолёт.
– Ты должен тренироваться, если хочешь стать сильнее, Сэм! – промолвил Брендан.
Я пришёл в разгар их тренировки.
– Я устал делать одно и тоже, хочу что-то новое. – скулил юноша, лёжа на скамье.
На их крики также подошли Ая и Кайетан.
– Это самые эффективные упражнения, Сэм! Если хочешь стать сильнее – делай! – рявкнул Брендан, делая молотки с гантелями по сто семьдесят пять футов каждая.
Я дивился его силам, сам я едва ли мог осилить девяносто.
– Мы все вынуждены страдать от одной из двух болей: боли дисциплины или боли сожаления. Разница в том, что дисциплина весит граммы, а сожаление – тонны. – изрёк Кайетан, озираясь на гантели как на нечто мерзкое-примерзкое.
– Слушай умные вещи, пошёл! – пыхтя, выдавил Брендан.
Сэм, нахмурившись, принялся выполнять жим лёжа.
– Мы кстати вылетаем сегодня. Общая готовность через два с половиной часа.
Все тут же уставились на меня.
– Что!? И ты только сейчас об этом говоришь? – взяв инициативу на себя, сказала Ая.
– Ну… Как-то не было времени, а сейчас все в сборе, да и какая разница. Я главный и мне решать, поэтому – через два с половиной часа, чтобы все были у putain d’avion1.
– У самолёта. – перевёл Кайетан, для не понявших мою последнюю фразу.
– Спасибо. – красноречиво поблагодарил я.
– Может хоть, расскажешь, куда мы летит и для чего? – задал вопрос Крамер.
– В Спарту. Нашей целью будет завладеть моим старым кораблём.
– Алисой что-ль?! Она-ж…
К беседе присоединился сонный Марк. Лицо, которого после изрядного количества алкоголя и моих тумаков было опухшим и выглядело как протухшие яйца. Ая тут же отодвинула себя и Кайетана, как можно дальше от него, бросая на него хищный взгляд.
– Да. Есть шанс, что корабль цел. Заполучив его, мы сильно упростим себе задачу в поиске лекарства от flogeros`a.
– Пожалуй, я соглашусь, но не чересчур ли это рискованно? Мы все не до конца восстановились. Кости Сэма едва расправляются с пустым грифом, Ая трясётся при каждом громком звуке, Кайетан до сих пор харкает кровью, тот пучеглазый телепузик, которого ты притащил из стана врага тоже не в лучшем состоянии, да и ты явно потерянный. – высказал свою точку зрения Крамер, в перерыве между подходами.
– Насчёт меня брехня! – обозлённо сказал я. – Остальные восстановятся по ходу, у нас нету столько времени.
– Алан, посмотри вокруг. Мир утопает в пиздеце, если мы дадим друг другу продышаться некоторое время – ничего не изменится. – произнёс Марк, соглашаясь с Крамером.
– А он умеет мыслить, может и подружимся.
– Сколько жмёшь от груди, глыба?
– Триста пятьдесят.
– Нет! Пиздёж!
– Я не пизжу, ушлёпок. – вскипая, произнёс Крамер, встав со скамейки, на которую уселся минутой ранее.
– Ладно-ладно, успокойся здоровяк, просто немыслимые цифры – ты ахуеть как крут, я восхищён по самые яйца.
Жгучая боль в руки и возникшие тут же трипы, откинули меня назад, но Марк подхватил меня в падении. Этим, моё тело сказало:
– У тебя мало времени. Поднажми!
– Всё нормально. – пыхтя от боли, сказал я, опережая слова своих подчинённых. – Просто не выспался.
Марк аккуратно посадил меня возле Крамера.
– Что-то ты часто испытываешь проблемы со сном. – подозревая неладное сказал Крамер.
Тут мне стало совсем душно и невыносимо, будто меня заперли в душной комнате.
– Через два с половиной часа! – с дрожью проговорил я ещё раз и ушёл как можно быстрее, чтобы меня не смогли нагнать.
***
Я обходил лагерь, но ни в одной из его частей не задерживался надолго. Как и в бытность юных лет, я не мог найти себе места, пожалуй, единственным местом, где я мог приютиться был бар к нему я собственно и направился в итоге. Несмотря на дневной час, в баре, за исключением компании деформированных уродцев с обильным волосяным покровом на лице и немного зеленоватой кожей не было никого. Ещё мокрые сидения и лавки говорили, что перед открытием была тщательная уборка, тот, кто убирался, постарался на славу, избавившись от запаха алкоголя. Теперь пахло свежеиспечённым хлебом и мне почему-то захотелось фильтрованного кваса. Бармен поставил передо мной три огромных залитых до краёв, позолоченных кубка с речами на скандинавском. Я даже забыл о том, насколько запах кваса приятен. Хоть снаружи и было холодно, холодный напиток согревал меня и его вкус будто шёл к мозгу, а не желудку. Со спины послышался немного грубоватый голос Дженис, её глаза с интересом наблюдали за мной, а лицо выглядело необычайно закоснелым, она поздоровалась, я с неохотой поприветствовал её жестом руки и попросил ещё один кубок. Дженис заказала чашку орешек со сгущёнкой. Девушка начала диалог, но я не проявил желание его продолжить, размышляя о временах борьбы против Спарты. Самые ожесточённые и напряжённые сражения в моей жизни проходили именно против них. И именно они запустили цикл падения Альянса, когда мы проиграли им Четвёртую «Фавровую» битву. Я не участвовал в первых двух битвах из-за нежелания отца рисковать моей жизнью и сомнений в моих лидерских способностях. Он отправлял меня учиться дальше, но на деле Норрингтон, втайне от отца старался направлять меня в наименее опасные вылазки в паре с каким-нибудь опытным генералом, большего он не мог дать, иначе рисковал оказаться на костре и лицезреть прыгающих фанатиков в белых тряпках. Фавровые битвы быстро стали для меня принципиальными. Спартанцы безнаказанно грабили наши караваны и захватывали союзные территории. Они убивали, по их мнению, слабых, а сильные становились рабами, но так было не всегда. Когда-то Спарта была процветающим торговым районом с множеством продовольственных ресурсов, красивыми закатами и живой природой. Они откололись от Альянса из-за нежелания иметь дело с «уродами», их главным условием для дальнейшего продолжения дружелюбных отношением было – избавить от всех деформированных, чёрных, ускоглазых, жёлто, зелено, краснокожих и в целом больных людей. Мы отвечали им тем же. Сжигая, грабя, убивая. Только мы выставляли себя как героев, освободителей, а они говорили честно – они завоеватели, они за сильное человечество, без уродов. Только так можно встать с колен. – вот их лозунг. В фавровых войнах я потерял многих друзей, я вынужден был наблюдать за методами спартанцев в решении тех или иных задача. Я считал их варварами, не достойных человечества. И поэтому шёл в бой с горящими глазами, желая отомстить за боль, которую они мне принесли. Боль утраты, поражений, позора после очередного отступления, сдачи города на их съедение, бездействие, в ходе созерцания того, что они делают.
