г. Ванкувер, провинция Британская Колумбия, Канада.
Когда есть способность переместиться за долю секунды из пункта А в пункт В, да еще и когда неприлично опаздываешь на собственный праздник, лучшим решением, разумеется, будет этим даром воспользоваться. Но знали бы вы, как сильно я люблю этот мир и человеческие в нем возможности, насколько радуюсь бытовым мелочам, что каждый день строят жизнь, такую прекрасную и неповторимую, а главное — нескучную, разнообразную, порой приятно усложненную законами этой маленькой Вселенной, — тогда бы не удивились тому, что я делаю сейчас.
— Ай! Ч-черт!
Я прижимаю ладонь к передней косточке голени и морщусь от боли, подпрыгивая на одной ноге. А затем, с раздражением отпихнув с дороги коробку от нового блендера, в котором ждет своего прощального часа старый поломанный прибор, что подвел меня вчерашним утром, когда собиралась приготовить себе клубничный молочный смузи, я хватаю в прихожей ключи от машины и, в последний раз оценив свое отражение в зеркале, выбегаю из квартиры.
Выезжаю за город, впереди серая лента абсолютно прямой трассы; позади, в зеркале заднего вида, открывается тот же вид — пустая, будто бесконечная дорога. Ни единой машины в округе, а значит, самое время появиться на схожей пустынной местности в совершенно другой провинции.
Да здравствует Квебек!
Миг — и я на пути в Монреаль. Да-да, всё же иногда я пользуюсь своими хитростями. Но антураж езды на своем собственном мерседесе позволяет мне не обращать внимания на противоестественные трюки, закрывать глаза на внезапную смену пейзажа впереди и по обе стороны от меня и продолжать наслаждаться встречным ветром, откидным верхом, ловить кайф от скорости и от удивительной жизни на этой планете в целом.
Я касаюсь оправы солнечных очков на макушке и ниспускаю на глаза. С улыбкой провожу кончиками пальцев по стильной, просто невероятно красивейшей приборной панели своего нового золотистого родстера и сильнее давлю на педаль газа.
Обожаю длинные дороги. И обожаю скорость под двести. В случае непредвиденных преград всегда можно исчезнуть тут и почти без вреда настроению вынырнуть там.
Ах, жизнь так красива! Так интересна и уникальна! Мир великолепен, многогранен, в нем обалдеть как много красок, и я счастлива. Разве что у меня есть одна проблема — я одна. Конечно, у меня есть друзья — много-много друзей, — но того самого, который бы разукрасил мой мир еще и изнутри, я еще не встретила. Хоть и живу на этом свете, порядком, уже немало.
Нотр-Дам-де-Нэж поражает своей красотой. Особенно в октябре. Я въезжаю в этот дивный французский сад. Минуя мавзолеи и часовни в окружении огненных красок, еду по широкой автомобильной дороге под раскидистыми ветвями разноцветных осенних деревьев и нахожу нужное место и знакомые декорации вдалеке — сама, со всей любовью выбирала, — вокруг которого собрались люди в черных одеяниях.
Церемония погребения идет полным ходом.
Поправив легкими движениями пальцев волосы, в меру строгий пиджак и подтянув декольте черного элегантного платья чуточку вверх, я выхожу из машины и направляюсь к скорбящим. Пока иду, пытаюсь как можно лучше изобразить на лице траур.
Ах, какое несчастье! Какое горе!
Я вздыхаю про себя — попытка выдавить слезу ни к чему не приводит. Никогда не умела этого делать по заказу. Вынужденная прибегнуть к маленькой хитрости, бледнею до оттенка муки для наглядности, дабы не усомнились в моей искренности, и красных пятен вокруг глаз добавляю, дескать, я плакала всю ночь и всё утро.
— Это для всех нас стало ударом, — слышу я чуть печальный, но спокойный голос мэра, что, приобняв за плечи свою понурую дочь, вполголоса беседует с одним из детективов, присутствующих среди сотен других людей, пришедших сегодня сюда в знак уважения к усопшей.
Как же много народа! Я и половины собравшихся не знаю.
Детектив Гринвуд тем временем с хмурым видом участливо кивает, поддерживая разговор:
— Говорят, она страдала пять месяцев. Никому не сообщала о своей болезни. Поверьте, я сам узнал только, когда стало известно о ее смерти. Как и вы, не догадывался ни о чем. — А затем мужчина переводит взгляд на Кейси. — А вам, дорогая, она тоже ничего не сказала?
Девушка, с сочувствием взглянув на отца, делает глубокий вдох и наконец мотает головой, давая таким образом детективу молчаливый ответ. Мол, очень тяжело об этом говорить, простите.
Она не заметила моего присутствия. Мой взгляд скользит дальше, и я вижу лица своих друзей. Слева от гроба стоит мой брат, он узнал меня и со сдержанной полуухмылкой поднимает кисть, чтобы привлечь внимание и подозвать к себе. Мой любимый блондинчик явно скучает за неимением здесь знакомых: Молли не пришла, а Тьерри я и не стала ничего говорить о похоронах. Однако, подняв указательный палец вверх, я даю ему понять, что подойду чуть позже, и протискиваюсь к чете Карсон. Но на полпути меня перехватывает чья-то рука.
— Подождите, вы...
Я делаю шаг назад и становлюсь лицом к лицу с детективом Дюпюи. В лице Селин читается растерянность.
— Да? — делаю хриплым голос, лицо посмурнее. — В чем дело?
Всё же надо было надеть очки, а не оставлять их на сиденье в машине. Или надо было на время сменить внешность? Но я так этого не люблю — зазря пользоваться даром. Изменила лишь пепельный оттенок волос на карамельный блонд — но это не считается, ведь это мой настоящий цвет волос, по которому я просто соскучилась. Я вернула себя, только и всего.
— Оу... эм, простите... кажется, я обозналась. Вы так похожи на мою подругу... — Но вдруг качает головой, часто-часто моргая и будто пытаясь отрезвить рассудок, и поспешно добавляет: — Простите. Последние три дня для меня были просто ужасными. Всё случилось так внезапно.
Она замолкает, на миг задумавшись или уйдя в себя. Не могу смотреть в ее глаза. Человек она хороший, справедливый и честный. Селин как никто другой заслуживает место главного инспектора, что освободилось недавно. Ей эта должность по плечу, в нее я верю.
— Я понимаю вас. Ничего страшного.
Хотелось бы поскорее скрыться от этих прозорливых бледно-зеленых глаз. К счастью, в этот скорбный день женщина и в самом деле не в форме, иначе я тут же показалась бы ей подозрительной и на меня бы посыпались вопросы.
— Мы ведь с вами незнакомы, — вопреки моим думам, неожиданно произносит Селин, смахивая пальцами набок светлую челку и внимательным прищуром уставившись на меня.
Иногда мне кажется, что эта мадам куда лучше меня умеет читать людей по глазам. Но, к моему спокойствию, это лишь иллюзия. Это ее профессия, напоминаю я себе: читать и раскалывать нарушителей закона. А раздеть до души — это сугубо моя прерогатива. Никто другой на это не способен — и какое же это счастье!
