«Мы читали Гофманову повесть «Meister Floh». Различные впечатления быстро изменялись в каждом из нас, по мере того как Гофман, это дикое дитя фантазии, этот поэт-безумец, сам боявшийся привидений, им изобретенных, водил нас из страны чудесного в самый обыкновенный мир, из мира волшебства в немецкий погребок, шутил, смеялся над нашими ожиданиями, обманывал нас беспрерывно и наконец – скрылся, как мечта, изглаженная крепким утренним сном! Чтение бы
«Кажется, это было в 1817 или 1818 году. Мне надобно было ехать в Острогожск и Воронеж; я жил тогда в Курске. До сих пор между настоящими русскими купцами нет обычая ездить на почтовых. Только со времени учреждения дилижансов купцы для езды между Петербургом и Москвою оставили вольных ямщиков и извозчиков. Но в других местах России повсюду они ездят еще на вольных, то есть нанимают условною ценою пару, тройку лошадей на некоторое расстояние, где
«Величественна, таинственна, прекрасна сторона Востока. Она всюду прекрасна: в Индии, под исполинскими пальмами Ганга и Баррампутера, в зыбучих песках Аравии, в розовых садах Персии, снеговых горах Кавказа; и на торжище племен и народов, в той части Азии, где на каждом шагу видите вы отломок гробницы прошедшего, где каждый утес и пригорок отрывок из страницы давно минувшего! Сюда стекались они, народы Востока, каждый с хоругвию своей веры, с знам
«Трудно перенестись в прошедшее, так же трудно, как предугадать будущее. Стоя на утесе, который называют настоящим, не видит ли человек со всех сторон вокруг себя обширного океана бытия, не различает ли на нем разнообразных волн, но что же их разнообразие? Минута, и они изменились, и новые мчатся вслед их; волна прошедшего, катившаяся горою, рассыпалась; волна будущего подъемлется, холмится, рассыпается, уходит – и снова однообразно в разнообрази
Книга повествует о событиях на Руси XV века, о междоусобных войнах, которые вели князья за Великий Московский престол, о дворцовых интригах, о Москве и Новгороде того времени, о славных российских городах Угличе, Суздале и Дмитрове - в общем, представляет собой историю смутного времени. Но не только этим замечательна настоящая книга. В ней содержится - и это самое главное - призыв к миру и согласию, христианскому прощению и усмирению гордыни ради
«Москва, Москва! Она близко – только одна станция отделяет меня от Москвы, милой, прекрасной, родной Москвы – да что мне до тебя, милая, старинная Москва! В Москве она, моя Паулина, и с таким же нетерпением скакал и мчался бы я в Колу, в Нерчинск, в Олонец, с каким скачу, спешу теперь в Москву – там – нет! теперь уже почти здесь – моя Паулина! – Здесь!.. О боже!…»
«Ты не забыта мною, моя далекая родина, Сибирь, богатая золотом, дремучими лесами, морозами и дивными явлениями природы! Как первые мечты юности, как любимые игры детства, я помню твои вековые кедры, твои безмолвные пустыни, переломленные веками утесы в ущелиях гор и твою безмерную, голубую, как глаза сибирской девы, светлую, как глыба льду, Ангару, на берегах которой беспечно, весело и быстро пролетели дни детства моего…»
«Прелесть нового творения Пушкина, несправедливость наших журналистов, которые, воздавая неумеренные похвалы своим содругам, с холодностью, мимоходом упомянули об издании «Онегина»; желание показать читателям, какими причинами можно оправдать издание одной песни «Онегина» и отвратить обвинения в подражании, чем укоряют некоторые критики, и словесно и печатно, нашего поэта, – вот что руководствовало мною, когда я писал небольшие, больше библиограф
«Свободная, пламенная муза, вдохновительница Пушкина, приводит в отчаяние диктаторов нашего Парнаса и оседлых критиков нашей словесности. Бедные! Только что успеют они уверить своих клиентов, что в силу такого или такого параграфа пиитики, изданной в таком-то году, поэма Пушкина не поэма и что можно доказать это по всем правилам полемики, новыми рукоплесканиями заглушается охриплый шепот их и всеобщий восторг заботит их снова приискивать доказате
«Долго ожидали мы Истории отечественной, сочиняемой Карамзиным, долго занимался сей почтенный муж важным творением, которому суждено было первое место в российской литературе. И вот уже совершилось восемь лет, как сей памятник ума и познаний историографа представлен суду ученого света!…»
«Явилась История государства Российского, сочинение Карамзина. Никогда не отдавал ей издатель В. Е. никакой справедливости, называл других журналистов солдатами, которые отдают честь проезжающему генералу (В. Е. 1818 г., XVIII, с. 125), точно так же, как называл он Карамзина за его записку о достопамятностях московских – плаксивою пташкою …»
«Долго ожидали мы Истории отечественной, сочиняемой Карамзиным, долго занимался сей почтенный муж важным творением, которому суждено было первое место в российской литературе. И вот уже совершилось восемь лет, как сей памятник ума и познаний историографа представлен суду ученого света!…»
«Постоянный, нескольколетний труд г. Раича кончен: «Освобожденный Иерусалим» переведен им вполне; первая часть (в которой помещено пять песен) издана; три остальные части печатаются и скоро выйдут в свет. Любезный поэт со всею скромностию, признаком истинного таланта, предлагает труд свои суждению критиков и благосклонности публики…»
«Почетное мѣсто занимаетъ между литераторами Русскими почтенный о. Іакинѳъ, и безспорно, первое между оріенталистами Русскими по своимъ практическимъ и полезнымъ трудамъ. Отнюдь не думаемъ мы унижать нашими словами другихъ почтенныхъ людей, занимающихся y насъ Востокомъ и его языками и литературами, каковы г-да Френъ, Шмидтъ, Ковалевскій, Сенковскій, и другіе…»
«Мы сказали мнение наше о литературных достоинствах г-на Гоголя, оценяя в нем, что составляет его бесспорное достоинство. Повторим слова наши: «Никто не сомневается в даровании г-на Гоголя и в том, что у него есть свой участок в области поэтических созданий. Его участок – добродушная шутка, малороссийский жарт, похожий несколько на дарование г-на Основьяненки, но отдельный и самобытный, хотя также заключающийся в свойствах малороссиян…»
«Сей Календарь изданъ почти безъ всякой перемѣны въ расположеніи противъ прошлаго года. Послѣ Святцовъ, показанія восх. и зах. солнца, долготы дня и ночи, слѣдуютъ: изъясненіе о временахъ года и небесныхъ явленіяхъ (въ 1828 г. будетъ два солнечныхъ затмѣнія, изъ коихъ ни одно въ Россіи не будетъ видно, восх. и зах. солнца въ Астрахани, Кіевѣ, Тобольскѣ, Ригѣ и Архангельскѣ…»
«На нынѣшній годъ въ изданіи сего Альманаха, вмѣстѣ съ Барономъ А. А. Дельвигомъ, участвуетъ О. М. Сомовъ. Благодаримъ Гг. Издателей, что они не только поддержали славу Сѣверныхъ Цвѣтовъ, но по отдѣленію поэзіи, кажется, усовершенствовали ихъ строгою разборчивостью. Начнемъ съ сего отдѣленія…»
«Рецензентъ Моск. Тел. замѣтилъ въ прошломъ году, что мысль объ усовершенствованіи всего подлуннаго подтверждается Невскимъ Альманахомъ. Нынѣшній годъ Невс. Альм. не разрушилъ сей утѣшительной мысли. Хорошо гравированный портретъ Великой Княгини Елены Павловны, и двѣ картинки, коихъ предметы взяты изъ Бориса Годунова, трагедіи Пушкина, и Смальгольмскаго Барона (баллады В. Скотта, перевед. Жуковскимъ), составляютъ наружное украшеніе Альманаха…»
«Невѣста Абидосская есть одинъ изъ тѣхъ поэтическихъ цвѣтовъ, которые доставило Европейской Литтературѣ путешествіе Байрона по Греціи и Турціи. Событія, видѣнныя и слышанныя имъ въ сихъ странахъ, видъ богатыхъ картинъ, природы и дикихъ нравовъ обитателей, или гордыхъ въ невѣжествѣ или угнетенныхъ рабствомъ и всегда одушевленныхъ сильными страстями, произвели сильное впечатлѣніе на душу Поэта Британскаго…»
«Критикъ есть адвокатъ наукъ. Главнѣйшая цѣль его защищать истину, и чѣмъ болѣе она имѣетъ практической пользы, тѣмъ внимательнѣе долженъ онъ охранять ея достоинство. Съ сей стороны юридическая критика заслуживаетъ особенное вниманіе. Вредъ, проистекающій отъ ошибки въ книгѣ законовъ, не ограничивается тѣмъ, что даетъ ложное свѣдѣніе; но служить можетъ даже къ пагубѣ того, кто въ дѣлѣ значительномъ послѣдуетъ оному…»
«Журнал «Московский телеграф», издававшийся в 1825—1834 гг. Николаем Алексеевичем Полевым (1796—1846), привлекал читателя разнообразием материалов и удачным их изложением.С 1829 по 1832 г. при «Московском телеграфе» издавалось сатирическое приложение «Новый живописец общества и литературы»…»
«Не я, имевший честь обещать почтенным читателям „Живописца“ объяснение о том, что такое значит делать карьер, не я, но сочинитель, из которого беру эпиграф к моей статейке, может их уверить, что слово карьер и фраза делать карьер существуют в нынешнем русском языке. Впрочем, нужны ли такие доказательства? Кто из нас не слыхал сих слов тысячу раз?…»
«Иногда с изумлением взирая, что судьбам Вышнего угодно бывает вдруг явить на позорище мира обилие великих людей, не замечали мы, что в иное время, по воле Его, смерть быстро, единовременно похищает у нас сии драгоценные залоги Его величия и премудрости?…»
«Милостивый государь Павел Петрович!Вчерашний день из 87 No «Московских ведомостей» вся Москва узнала о рождении или, лучше сказать, зачатии «Телеграфа». Спешу препроводить к вам билет и покорно прошу напечатать прилагаемое объявление в «Отечественных записках». Моего же будущего сына – полюбить, ибо он, право, будет малый не дурной и смирный…»
