1. Пролог и глава первая
Отчего нам не везёт?
Кто подскажет, кто поймёт,
Отчего нам так давно не везёт?
Будем делать всем назло
Вид, что крупно повезло,
И тогда нам всё равно повезёт!
В. М. Татаринов.
Пролог.
Осторожно, но настойчиво стучу в темно-бордовую дверь. Характерного такого оттенка.
Деваться-то мне всё равно некуда.
Грубое, недовольное «Войдите» отрезает последние пути к отступлению. Будто декана за моей спиной было недостаточно.
Впереди - предупреждающий перестук копыт. Препод за кафедрой возмущенно встопорщил бороду и тряхнул густой гривой.
Лектору не нравятся опоздавшие или просто лично я? Как обычно?
Сорок пар глаз матерых оборотней-охотников уставились отнюдь не дружелюбно. То ли на мой наряд, то ли на всё вместе.
Эй, что вы имеете против голубого шелка платья и модных золотистых сандалий? Ну и против моих свежевымытых темно-бронзовых локонов? Или так и лучащихся обаянием зеленых глаз?
Ладно. Отступать некуда. Мне же фактически повезло. И вообще потрясно везет в последнее время. Продохнуть не успеваю. Поперло так поперло.
Вот, например, я теперь учусь здесь...
Глава первая.
Платье реально мерзкое. Дурацкое, серое, бесформенное, вышло из моды еще лет десять назад. Если его вообще с ней знакомили.
И большевато. Мне. Даже в груди.
Про всё прочее вообще скромно умолчим. Там двух меня запихнуть можно. И вполне себе с комфортом.
Мышастое платье-балахон. В таком – самое то в бедный монастырь. А лучше — в нищий и голодающий. Где умерщвляют бренную плоть не для галочки, а с огромным и пламенным энтузиазмом.
Ну, не туда, так в бесправные приживалки к старой склочнице
Еще можно в бедные сиротки-гувернантки – в самую отвратную и ханжескую семью.
Теперь длинные, вьющиеся волосы – в тугой пучок. Зачесать как можно глаже. Стянуть предельно туго. И перевязать старой, пыльной лентой цвета дохлой моли.
Со шпильками всё же лучше не рисковать. Я все-таки юная девица, а не домоправительница в годах. Да и кто мне их отдал бы? Или специально покупали? Тратили на меня драгоценные деньги? Целых несколько медяшек? Всего лишь на меня?
Крем – для серости и неровности кожи. Ровным слоем, чтобы казался естественным. Хватает всего часов на пять... ничего, потом можно обновить. У меня есть запас. И я умею прятать.
Почти всегда. А когда не могу — мне и не требуется.
Туфли старые, из сундука мачехиной компаньонки. Платье – оттуда же, если честно. Компаньонок мачеха подбирала не только немолодых и непривлекательных, но еще и отвратно одетых. А если считала недостаточно бесцветными, исправляла ситуацию по мере сил. С энтузиазмом тех самых монашек — из голодающего монастыря.
Ну, или их отнюдь не голодающей настоятельницы. Искренне считающей, что других нужно умерщвлять очень активно. А вот себя любимую — вовсе даже излишне.
Такие монастыри я видела...
Жаль, нельзя еще золы в волосы набить — для полноты образа. Но настолько переигрывать всё же не стоит.
Всё, я готова.
Можно идти. Дряхлые, тяжелые туфли разношены, но достаточно жмут, чтобы испортить мне походку. Даже без особых усилий.
Это фигура у меня прилично тоньше компаньонкиной. А вот размер ноги – больше. Сейчас, во всяком случае.
Всё, в замке похоронно скрипнул ключ. А тяжелые шаги я расслышала и раньше. За мной пришли.
Стражу я не знаю: все новые. В окно я правда следила... должна же понять, как кто движется. Насколько ловко, насколько быстро.
Они даже раз тренировались у меня на виду.
Слабаками не выглядят. На страже всё же мой враг решил не экономить. Проще на еде для пленниц. Ну и на всём прочем – для них же.
Знакомые (только малость подободранные) коридоры родного особняка я пережила спокойно. А вот бывший папин кабинет — нет. Только не сорванные со стен охотничьи трофеи - медвежьи и львиные шкуры. И не уже вынесенное куда-то мое темно-малахитовое бархатное кресло. Оно-то чем помешало? Не новое ведь. Тоже планируется загнать подороже? Или уволочь в самое дальнее поместье, там запереть вместе с прочей мебелью... и пусть его жрет голодная моль. Кроме нее, добычу нового хозяина не увидит никто.
Такие всё предпочитают сгноить.
Ну и у каждого свои трофеи. У папы - охотничья добыча. У этого - чужие потертые кресла.
Правда, папино он оставил. На прежнем месте - у камина. И в нем с удобством расположился сам. Нога за ногу.
Не затем ли вынесли мое, чтобы мне точно пришлось стоять? Потупив взгляд, разумеется?
А то еще взгляну на собеседника сверху вниз. Правда, такое ему светит, даже если он встанет. Или я тоже присяду.
Забавно, что сам он - вроде тощий, аж усохший, а брюхо есть. Совсем, что ли, не двигается?
Кстати, запах уютно трещащих дров - тоже иной. Такие горят в приютах и бедных домах. Дымящее гнилье. Когда нет ничего другого.
Гелию и мачеху подобное могло бы напугать, но меня даже ободрило. Слишком о многом напомнило.
Брезгливый взгляд незваного гостя в мою сторону сомнений не вызывает: я ему не нравлюсь. Не больше, чем зеркалам. Не тому побитому осколку из кладовой, что сейчас неумело украшает ободранную стену, а другим - побольше. Одно отсюда тоже вынесли - вон очередная пустая дыра справа. А в коридорах были другие, в тяжелых рамах - уже во весь рост. Там тоже теперь одинокие, бесприютные дыры. Шелковые обои под зеркалами уже вытерлись. А новые этим стенах больше не светят.
Ну, не при нынешнем хозяине.
За такими, как мой дядя, случайно уцелевшая родня порой наследует очень многое. Они ведь только копят всю жизнь, ничего не тратя.
Но этот начал копить только после папиной смерти, так что...
Кстати, зеркальному осколку я тоже вряд ли нравлюсь. Если ты сам непривлекателен - это еще не значит, что и вкуса лишен напрочь.
Новому хозяину я не глянулась бы в любом случае. Но в таком виде меня еще и фавна с два продашь. Преобразить – этому мозгов не хватит. Как и найти тех, кто умеет. Да еще и на такое разориться. Вряд ли для него даже моя жизнь стоит дороже пыльной ленты в моем пучке. Про мышастое платье уже скромно умолчу.
Вот для любого монастыря я гожусь идеально. Уже ничего не убавить и не прибавить. Только волосы под куколь убрать, а сначала — обрезать. Монахине лент не положено. Вообще никаких.
Ну еще пригожусь для места затурканной компаньонки. Или «знающей свое место» гувернантки. Готовая серая, пыльная мышь. Тихая и послушная. Некрасивая, никому не нужная девица. Заготовка для будущей старой девы.
«Скромность — лучшее украшение девушки». И первейшее средство таковой навсегда и остаться.
Если, конечно, ты при том не сказочная красотка. Тогда есть шанс еще загреметь в бордель для моряков. Или в игрушки к старому извращенцу. Такие как раз любят скромниц.
А вот молодые кавалеры — никогда.
Прищуренные, крысячьи глазки внимательно изучают мои руки. Особенно – застарелые мозоли.
