1
Мы с Фисой стояли в круглой комнате и рассматривали прекрасный замок, невероятным образом примостившийся на высокой скале. Башенки стремились в солнечное небо, а узкие оконца поблескивали цветными витражами. Присмотревшись, я заметила тоненькую фигурку на резном балкончике: кто-то так же как мы всматривался в морскую даль и ждал, или прощался, отправляя любимого в опасный путь. Я знала, что Амир силён, воин уже столетия, вождь и ирод, но каждый день пыталась себя заставить не думать о возможных опасностях, которые его подстерегают. Всё уже ему известно, разведка проработала все возможные варианты событий, он сам обдумал и действует в соответствии с собственным опытом, который я даже представить себе не могу. Так говорила я себе, и продолжала волноваться.
Фиса вздохнула и как повторила мои мысли:
– Ироды ведь, веками так живут, а баба она баба и есть, токмо у оконца стоять да мужика дожидаться.
Амира не было уже пять долгих дней. В доме оказались только великолепные, которые старались особо не попадаться нам на глаза. Первые два дня я не вставала с постели, Фиса заявила, что лёжа синева быстрее пройдёт. Так и получилось: к вечеру второго дня я вернула себе почти естественный вид, лишь местами по телу ещё проявлялись тонкие, едва заметные голубоватые полоски. И волосы выступили на голове, не космы, конечно, а едва заметный пушок, весело резвившийся во все стороны. Я лежала эти дни замотанная всем телом в разноцветные простыни, утром зелёная, после обеда красная, а вечером жёлтая. А на голове возвышался смешной колпак из холста, чтобы лечебная мазь не стиралась. Запах этой мази меня изводил, казалось, что я вся пропахла ею, и уже никогда не смогу больше ничего чувствовать, никакого аромата. Фред кормил всякими изысками со странным вкусом, но я уже знала, что он колдун, поэтому вопросов не задавала, тем более, что он всегда смотрел на меня напряжённым взглядом, как я отнесусь к его стараниям быстрее меня вылечить.
Массаж я героически терпела, хотя иногда и выговаривала Фисе:
– Больно же, все кости мне переломаешь, вождь вернётся, а я вся поломатая. Давай Лана позовем, он тайский массаж должен знать…
– Ишо что придумаешь, мужика допустить… вождь возвернётся покажет вам обоим тайский.
И продолжала измываться надо мной своими маленькими, но очень сильными пальчиками. Её стараниями я уже плаваю в бассейне, вечером лежу в голубой ванне, продолжаю носить колпак на голове и причесываю, смешно, скребу кожу головы метёлкой из жёстких колючих трав.
Я показала Фисе фигурку на балконе, и она тут же схватила пульт:
– Глянем, вдруг кто знакомый.
– Это же неизвестно где снято, на Канарах каких-нибудь.
– Мало ли… вождь ничего запросто так не делает…
– Фиса, это же просто картинка красивого места с морем.
– Ты вот…
И осеклась, я вопросительно на неё взглянула, а она опустила глаза и стала нажимать на кнопочки. Опять удивление – стародавняя ведьма, разговаривающая на смешанном языке средних веков, одевавшаяся как бабка из деревни, легко и просто обходилась со всякой техникой. Пожалуй, и машину водит как ироды.
– Фиса, а ты машину водишь?
– А как же, и вертолёт сподобилась, токмо из небес с иродами научилась ако птица лететь.
– Ты водишь… вертолёт?
– Чему удивляешься, была оказия, думаю, а почто стрекоза стоит… ничего себе летает… интересно.
Но фигурку Фиса не узнала, хотя оказалось, что изображение можно сильно увеличить. И мы ещё долго с ней рассматривали разные виды, вплоть до раков на побережье, быстро бегущих среди камней в одном им известном направлении.
Так прошло ещё два дня, и тоска меня совсем согнула. Утром я отказалась вставать, так и заявила Фисе:
– Не хочу… буду лежать и лежать…
И к моему удивлению она не стала меня убеждать немедленно подняться и готовиться к встрече с вождём, присела на постель, погладила по руке.
– Ждёшь…
– Жду.
Мы с ней помолчали, каждый о своей тоске, Роберта тоже не было, он уехал вместе с Амиром. Только иногда звонил Вито и отчитывался, но как всегда: всё хорошо, не волнуйтесь. Фиса докладывала мне о звонках, и мы грустно вздыхали.
– Почему Амир никогда мне не звонит, с тобой разговаривает… а мне не звонит…
– Видит тебя, каждую минуту видит…
– А со мной не говорит, я же его не вижу… и Вито нет…
– Не вздумай к Филу приставать!
– Фиса…
Я отвернулась от неё и закрылась одеялом с головой, зачем мне Фил, не его руки мне были нужны. И не его глаза.
– Вот так всегда, вождь смотрит, а я… обидно же…
А Фиса вдруг засмеялась, даже голову откинула от откровенного хохота.
– Ты что… Фиса, почему ты надо мной смеёшься?
– Да ты умом тронулась… кто ж тебе… воинство… да разборки ихние, иродовые… зверинец… покажет… поле чистое небось осталось… Муж воевать, а ты ему… цветочек привезти не забудь… али халатик…
Я хмуро взглянула на неё, права, опять права, но ведь бывают же перерывы в боях, затишье, можно тогда словечко в телефон сказать. Она хитро взглянула на меня, поправила платочек и как услышала мои мысли:
– Вождь каждую минуточку использует, только бы к тебе добраться, под тёплый бочок примоститься, да в глазки светлые глянуть… Штаб везде, самолётом летит – там штаб, бегом бежит, опять не один, каждый шаг приказ.
– Халат купить некогда… не буду звонить… сам бы вернулся, посмотрел, обнял. Фиса, я бывшего мужа никогда не ждала, ушёл и ушёл, даже не думала, когда вернётся, вернулся и вернулся. А сейчас… как будто годы прошли.
Слёзы покатились по щеке, и я сквозь туман в глазах просипела:
– Хоть какой, Фиса, пусть клыки торчат, когти… я приноровлюсь, научусь с таким… только бы вернулся… только бы взглянул… хоть слово сказал… пусть молчит… живой, только живой…
Фиса тоже всхлипнула, утёрлась платочком:
– Да что им сделается… иродам…
– Лежал… лежал тогда… мне так страшно было… он – и вдруг лежит, сердце чуть не разорвалось.
– Ты давнее-то не вспоминай, не надобно…
– Почему? Скажи, Фиса, почему Амир не говорит о себе? Он ничего о себе не говорит, или только со мной так?
Откинув одеяло, я приподнялась на постели:
– Он вождь со мной… а я мужа хочу, понимаешь – мужа. Я ведь люблю его, всякого люблю…
Но продолжить не смогла, слёзы хлынули горным потоком, и, уткнувшись в подушку, я зарыдала. Фиса улеглась рядом и обняла:
– Ты поплачь, милая, поплачь, сердечку-то легшее и станет.
Наплакавшись вдоволь, мы сели с ней у окна, и она предложила спеть:
– Песня она душу успокоит, давненько голосок твой не летал птицей вольной, пора пришла. Вождь возвернётся, а ты ему радость сердцу и споёшь.
– Да… он просил.
– Так пой, соловушка, пой.
– Соловушка, скажешь тоже… ворона лысая.