Заезжему городскому человеку наши места могут показаться лесными и тёмными. Уже давно не стало былых сосновых лесов, когда высокие ровные деловые-строевые сосны росли вдоль быстрой реки. Сейчас всё поросло мелколесьем, березняком и осинником, и кустарниками. А вместе с лесами повывелся и прежний лесной зверь: даже соболь и куница водились, и хищники – рысь да волки и медведи.
Былое осталось только в памяти стариков, да ещё поныне кое-где держится в деревнях прежний быт, хоть немало вклинилось нового. Заборы из профнастила, железными листами заводской покраски…, но всё же держится старое и старинное – на праздниках и на свадьбах старые песни поют, одевает деревня старые наряды, сарафаны и яркие рубахи с подпоясками мужикам.
А раньше, повторимся, – стояли около быстрой речки леса сплошной стеной от дальних болот до самого горизонта. И не было редкостью видеть такие деревья, – что только взглянуть вверх, на вершину – так сама собой валилась с затылка шапка. И на памяти старых людей – медведи забредали под самые огороды. Не раз, пойдя в лес за малиной встречали девки и бабы в густом непролазном малиннике «михайло топтыгина» – и бежали с визгом разбросав свои лукошки.
Леса наши вырубались нещадно, а река служила артерией лесоторговли. Весной, в большую воду, по ней сплавляли заготовленный за зиму лес.
___________________________
Один раз в два месяца приходил к нам в дом пастух – дед Андран-вачи и его внук подпасок «Андраёнок», как его называла бабушка, мальчишка лет двенадцати. По «чередУ» выходило, что каждый дом в деревне должен был «столовать», кормить, пастухов, которые пасли стадо деревенское, в котором было разнообразие скота: тут были коровы и овцы, и козы с козлятами. Так постановили на общей деревенской сходке.
______________
Лет семь назад, малый хутор, деревенька, в домов пятнадцать, в стороне от всех дорог, в которой жил Андран-вачи, сгорела вся полностью. Пожар случился ночью и сгорели родители Андраёнка вместе с домом, так как пожар начался с соседнего с ними дома, и сухие старинные дома вспыхивали бесшумно и сразу, как спички. Родители даже не проснулись как весь дом загорелся. Внук был в соседней деревне, с дедом пастухом, где «столовались», там и задержались ночевать на сеновале. Всё равно утром идти надо было пасти стадо с нескольких деревень.
Андран-вачи с внуком поселился в нашей деревне, – всем колхозом построили ему новый маленький дом, сразу у поворота дороги в район, с краю деревни.
_______________
Приходил Андран-вачи и утром рано (пока стадо собиралось) – чай попить и с собой продукты взять для перекуса, которые бабушка приготавливала с вечера.
Вечером, уже перед закатом, заходил он в наш дом, (да и в любой другой по «чередУ»), запросто – как в свой. Клал у порога котомку, у печки ставил палку свою и садился в своём зипуне, в костюме длинном, за стол. Усаживал рядом внука, – худого, волосатого мальчишку, с длинными, никогда, наверное, не стриженными, пропахшими дымом темными волосами.
Вечером задерживался Андран-вачи потолковать про старое-бывалое, любил он поговорить с людьми. И приходили к нам соседи, послушать рассказы деда Андрана-вачи, те, кому вчера не досказал, не окончил историю.
После еды, дед оглядывался на ожидающих его рассказов, подмигивал бровью и говорил:
– Ну, чайком побалуемся, да поболтаем потихоньку. – Тут он улыбался так, что среди усов сверкали его желтые крупные зубы.
– Ну и зубы-то у тебя – не выдержал я.
– А вот, дружок, зубы у меня крепкие, как будто молодой я, не смотри, что седой, – говорил дед смеясь. – зубы у того плохи, кто сладкое ел-пил, а мы на голых картохах жизнь прожили. —
За столом он казался небольшим, лёгким. На деле дед был крепкий и довольно высокий для меня, выше бабушки моей на голову, хотя бабушка была метр пятьдесят всего росточком.
Я подсаживался поближе и от деда пахло соломой и хлебом, – видно в полдень, где-то на стогах отдыхал, пока стадо у берега реки прилегло, на водопое. Их я не раз видел в тех местах, мы ходили рыбачить с деревенскими пацанами.
Андран-вачи пьёт чай из блюдца, куда наливает из поданной чашки, не спеша он дует и в прикуску чмокает кусочком сахара во рту. И сахар не рафинад из пачки, «городской», а колотый от большого куска, который долго тает. Такой сахар в деревнях, в районах ещё продается, в городе уже не всегда он есть.
Андрана-вачи не надо было просить дважды: рассказывал он обо всём с некоторой весёлостью, с одному ему понятным юмором. Даже ужасные вещи казались ему смешными.
С особенным выражением рассказывал он о «пьяном индюке», который однажды вывел индюшат.
– Милые мои, – оглянувшись на слушателей громко говорил он, – вот, ни одна баба до этого не додумается. Бабы – они же не пьют и к вину отрицательные. А вот какая в хозяйстве вышла история. – Сидела на гнезде, на яйцах, индюшка, и с ней стряслась беда, – одной недели только не досидела, а околела от куриной лихорадки. Вижу, – пропадут яйца в гнезде. Хотели бабы курицу посадить, – но ни одной рассидевшейся на дворе не нашли. А индюк-то, говорю я бабам, у нас есть. Он что делает: по двору ходит сопли распустив. А давайте-ка ему хорошую чарку водки в рот зальём, как всем мужикам. Заснёт после чарки, а мы его, пьяненького, на гнездо и посадим. И сделали так. Утром очухается, проснётся, – мы его водичкой холодной с похмелья потчуем, овсом накормим, да опять ему чарочку! – и снова на гнездо спать. И что вы думаете? – заканчивал свой рассказ Андран-вачи, – ведь, вывел десять индюшат у нас. Вывел пьяненький индюк тот. Вот какое дело получилось! Только заболел он, ведь неделю его спиртом почти поили, я наливал первак-самогон, а он под 70 градусов будет! Все ходил пьяный наш индюк, даже от воды пьяным делался. Завалится в крапиву и лежит пьяный. А индюшки рядом ходят: «клюк, клюк, клюк!». А под конец он околел, дня через три. – дед Андран-вачи смеялся тихим смехом, как бы шептал: «хих-хах, хих-хах».
– Расскажи дед про старину, как вы лес сплавляли.
– Ну, что тебе рассказать – и смотрит с прищуром на меня.
