Корабельный котенок, невесть как и откуда появившийся здесь, стоял перед Анжеликой.
Брошенный котенок был худ и грязен, но его трогательные золотые глазки властно и в то же время доверчиво взывали о помощи.
Анжелика его не видела. Сидя у изголовья постели герцогини де Модрибур в верхних покоях форта, она предавалась печальным размышлениям.
Котенок не отрываясь смотрел на нее. Как он мог здесь оказаться? Больной, покрытый коростой, совсем крохотный, как знать, возможно выброшенный на песчаный берег рукой нетерпеливого юнги. Наверное, бедный бездомный зверек долго скитался в этом огромном мире, равнодушном к его жалкому существованию. Все представляло для него угрозу: море, песок, человеческое жилье, близость людей. Слишком тщедушный, чтобы найти пропитание и поспорить за него с другими котами и псами Голдсборо, он сумел исподволь проникнуть в форт, потом в эту тихую комнату, быть может, всего лишь в поисках места, чтобы спокойно умереть в темном уголке.
Теперь он смотрел на сидящую женщину и, казалось, размышлял, может ли в свой смертный час получить от нее помощь. Собрав последние силы, он мяукнул. Из тщедушного тельца вырвался хриплый, едва слышный звук. И все же жалобное мяуканье вывело Анжелику из задумчивости. Она подняла голову, взглянула на котенка, и ей показалось, что это полуживое существо – плод ее утомленного воображения, наподобие тех видений дьявольских животных, что посещали ее последние дни.
Он снова попытался мяукнуть, и в его золотых глазах мелькнуло что-то похожее на отчаяние. Анжелика наклонилась к нему.
– И откуда ты взялся, бедняжка? – воскликнула она, подхватив в ладони легкого как перышко зверька.
Котенок тут же вцепился мягкими коготками в бархат ее платья и принялся мурлыкать неожиданно громко для столь хилого тельца.
«Ах, раз уж ты заметила меня, – словно бы говорил он, – умоляю, не выбрасывай».
«Должно быть, он с какого-то судна, – подумала она, – господина Ваннерейка или англичан… Он умирает от голода и усталости».
Анжелика поднялась и подошла к столу. На дне чашки оставалось немного гоголь-моголя, который принесли, чтобы герцогиня могла подкрепиться. Котенок принялся лакать, однако без жадности – на это у него не хватало сил.
«Он дрожит. Ему холодно», – поняла Анжелика.
Она уселась в изножье постели, положила котенка на колени, чтобы согреть, и задумалась о своей дочери Онорине. Девчушка так любит животных – как увлеченно она выхаживала бы его.
От этих размышлений на сердце у Анжелики стало еще тяжелее. Перед ее мысленным взором возник деревянный форт Вапассу, где она оставила малышку на попечение верных слуг. Он казался ей потерянным раем. Там со своим любимым супругом Жоффреем де Пейраком она познала дни высшего блаженства.
А сегодня ей кажется, что все разбито вдребезги.
Анжелике чудилось, что и сама она превратилась в какие-то обломки, которые ей никогда уже не собрать воедино.
Что изменилось в их отношениях за эти последние страшные недели, чтобы в конце концов сделать их врагами и разлучить из-за чудовищного недоразумения? Анжелику пронзила мучительная догадка: Жоффрей ее разлюбил.
«Но все же мы вместе пережили зиму, – в отчаянии уговаривала она себя. – Зиму в Вапассу. С ее бесчисленными опасностями, которые нам пришлось преодолевать вдвоем, и мы не сдались. Был голод, но весна восторжествовала. Не знаю, вынесли ли мы эти невзгоды как супруги или как любовники, связанные общей борьбой. Но все было удивительно хорошо и душевно… Я ощущала, что мы с Жоффреем невероятно близки… хотя он всегда был несколько непредсказуем, опасен. Есть в нем что-то, чего я не понимаю…»
В тревоге она вскочила с места. Кое за что она ужасно сердилась на мужа: например, когда он бросился в погоню за Пон-Брианом, а она долго терзалась в смертельной тревоге; а еще тогда на «Голдсборо» он скрыл от нее, что ее сыновья, их сыновья, живы! И совсем недавно: эта несправедливая слежка на острове Старого Корабля! Выходит, он совсем не знает ее, сомневается в ее любви! Принимает ее за бессердечную женщину, занятую лишь удовлетворением собственных амбиций!
«Однако от него исходит такое обаяние, – продолжала размышлять Анжелика, – что я не могла бы жить и дышать, не ощущая жара его любви. Он ни на кого не похож, быть может, именно его своеобразие так сильно притягивает меня. Я тоже грешна перед ним и несправедливо судила о нем».
Анжелика расхаживала по комнате взад-вперед, машинально прижимая котенка к себе, а тот, зажмурившись, покорно и доверчиво уткнулся ей в плечо. И казалось, будто жизнь возвращается к нему от тепла ее рук.
– Какой же ты счастливец, – тихонько проговорила она, – ты всего лишь беззащитная милая зверушка, которая просто хочет жить. Не бойся, я выхожу тебя.
Котенок замурлыкал громче, кончиком пальца Анжелика погладила его бедную пушистую головку. Сейчас присутствие этого нежного живого существа было ей утешением.
Возможно ли, что они с Жоффреем стали такими чужими?
«Я тоже утратила доверие к нему. Мне следовало сразу, как только я вернулась, рассказать ему о Колене. Чего я боялась? Было бы проще объяснить, как все произошло, что Колен овладел мною, когда я спала. Но, верно, совесть моя была не совсем чиста… и во мне постоянно живет этот страх потерять его… второй раз потерять его! Я отказываюсь верить в чудо…»
Анжелике удалось понять, что́ за непреодолимая тревога гложет ее, парализует волю, и осознать, что источник ее кроется не в напряжении последних дней, а гораздо глубже. Это что-то из прошлого, затаенный страх, укоренившийся в ее душе, готовый вырваться отчаянным воплем: «Итак, все кончено! Все кончено! Любовь моя! Любовь моя! Я больше никогда не увижу тебя. Они забрали его, они его увели… и я больше никогда не увижу его».
В этот момент что-то в ней взбунтовалось и отказалось от борьбы.
«В этом-то все дело, – призналась себе Анжелика. – Потому все и не ладится. Когда пришла беда, я была слишком молода. Балованное дитя, получавшее от жизни все… а потом это внезапно оборвалось».
Где то сияющее солнце, взошедшее над Тулузой в пору ее восемнадцатилетия, солнце обретенной любви, разделенной в блеске свадебных торжеств, та заря жизни, что освещала все ее существо, преподнося каждый день, каждый час как обещание? «Его хромота, его голос, взгляд, неотрывно следовавший за мной… Я уже было поверила, что жизнь прекрасна. А потом, внезапно, лютый холод, одиночество. В глубине души я так и не смирилась с этим. Мне по-прежнему страшно… и по-прежнему горько.
