Ира несвойственными ей широкими шагами отмеряла потрескавшийся асфальт узкого тротуара. Редкие фонари рывками выхватывали искаженный силуэт и бросали его на стены эхом отражающего присутствие. Она яростно втыкала тонкие каблуки босоножек и рывками откидывала непослушные пряди волос с лица. Ее переполняла злость и обида, разочарование и горечь, но большую часть в этом сладком коктейле занимало непреодолимое желание съездить этой мерзкой твари по физиономии. По его наглой и скользкой физиономии, так умело сумевшую усыпить ее бдительность.
Ириной была особа двадцати шести лет. В меру строптивая, порой чересчур категоричная, четко знающая, чего хочет от жизни и каким путями туда прийти, двумя вышками за плечами и музыкальной школой по классу контрабас. Ее успехи дизайнера в развивающейся полиграфической компании и непримиримое отстранение от мужчин сулили ей блестящую карьеру, но сегодня она сделала исключение…
Марат оказался очередной свиньей. Тонко и ненавязчиво он вклинился в ее плотные будни и воспользовался чистой девичьей наивностью, пусть и старательно прикрытой под маской неприступности, чем только укрепил незыблемое разочарование в мужском населении. Привыкшая к собственной правоте юная особа не сумела, да и не пыталась учиться контролировать эмоции. И когда что-то шло супротив ее четко спланированной последовательности, она злилась; когда что-то позволяло себе развиваться не по ветви ее представления, она приходила в бешенство; когда же это что-то выходило за рамки ее здравого суждения, ей обуревала ярость. Сейчас был именно третий случай…
На улице уже никого не было. Половина второго ночи в разгар рабочей недели не предполагало оживленности городских переулков, лишь редкие автомобили полуночных трудоголиков лениво ползли на сонных проезжих частях.
Ирина свернула в переулок. Низкие здания понуро жались друг к другу, составляя узкий проход, с проемами для мусорных контейнеров и покосившимися козырьками подъездов. На освещении внутреннего убранства города правительство, как правило, экономило, и, сгустившийся мрак разбивали, разве что, редкие еще горящие окна не знающих отдыха москвичей. Не хватало только надрывного скрежета проржавевших петель качающейся на ветру перекошенной двери и мечущихся вдоль строений отожравшихся крыс для идеальных декораций типичного триллера. Впрочем, как и щуплой блондинки, старательно трясущейся то ли от страха, то ли от недоедания перед квадратной глазницей кинокамеры.
Ира не тряслась. Более того, не боялась, – не было возможности. Ярость пульсировала слишком сильно и настойчиво, чтоб испытывать, хоть какие-то эмоции помимо.
Переход. Нет, не парадная часть к пасти подземки, а узкий плиточный туннель с массивными колонами, разделяющими его ровно напополам. Такие туннели обычно используют вместо мостов для переправ через железнодорожные пути, ну и в качестве временного крова для лиц без пмж в холодные периоды года. Ирина всегда испытывала отвращение к подобным социальным слоям и присущему им запаху затхлости человеческих испражнении, поэтому ускорила и без того быстрый шаг, желая, как можно скорее преодолеть возможное столкновение. Новые набойки с удвоенной силой впивались в грязную поверхность пола, эхом отскакивали от плиточных стен и гулко отгоняли жуткие впечатления от мало приятного места. Они лихо обрывая куски разыгравшегося воображения, минувшую злость, отчаяние и обиду и… бесшумные шаги в мягкой обуви, стремительно следующие за ней.
Зябкая дрожь метнулась вдруг по позвоночнику. Мгновенно. За секунду до того, как мощная рука рывком развернула ее за плечо и с силой вдавила в стену, зажав ей ладонью рот. Нежданная встреча затылка с замызганной плиткой резво отозвалась болью. Сумка глухо шлепнулась на пол, высыпая наружу содержимое, а перед глазами вдруг возникло чужое лицо. Чужое и абсолютно безразличное к твоей жизни. Только два болта пустых впадин, неотрывно смотрящих сквозь тебя, и шершавая ладонь, ползущая вверх по внешней стороне бедра. Ира попыталась рыпнуться и оттолкнуться руками от громоздкого тела, за что получила еще более внушительное уплотнение в стену. Боль накатила новой волной, и реальность происходящего становилась все более зыбкой. Происходящее выглядело объемным изображением с незамысловатым сюжетом и отличнейшей графикой, и казалось, что вот сейчас, буквально через секунду появится подтянутый красавчик, и одним движением спасет ее честь, отключив неудачливого насильника. Ну, или хотя бы усатый дядечка с обозначившимся от изобилия творческой работы животиком, в неизменной кепке и на продавленном стуле с кривой надписью на спинке «режиссер», надрывно крикнет в граммофон: «Стоп. Снято!», и суетливая кучка визажистов тут же бросится поправлять ей макияж…
Но никто не появлялся. Никто не кричал и не размахивал пушистой кисточкой по ее щекам пудру. Лишь едва заметная тень мелькнула за опорными колоннами, прежде чем нечто огромное больше человеческого роста не сбило ее обидчика собственной массой. Картинка заметалась. Освобожденная Ирина медленно сползла вдоль шершавой стены и четвереньками встретила пол. Взгляд упал на мохнатую тварь слишком большую для известных ей собак, слишком мощной спиной закрывшую ей обзор. И хруст. Хруст похожий на звук ломающейся ветки под тяжестью веса. Хруст ломающихся хрящей. А за ним, – конвульсивно дергающаяся кисть придавленного человека, чавкающие звуки объяснили ей причину таких рефлекторных движений, и, как будто подтверждая ее догадки, зверь обернулся.
Сгустки жидкости вязкими каплями свисали со свалявшейся шерсти подбородка, придавая скорее нелепый, чем зловещий вид не агрессивному с виду животному. Оно неподвижно смотрело на нее, будто бы изучая, склонив голову на левый бок. Затем медленно и решительно подошло так и стоящей на четвереньках Ирине. Запах крови резко ударил в мозг. Она заглянула ему в глаза. Глаза. Два карих почти черных зрачка беспредельно глубоких в миндалевидной впадине глазниц. Настолько правильной, будто кто-то осознано умелой рукой вырисовывал их на лощеной шерсти. Необычайно глубокие и такие затягивающие, что испуг был бесцеремонно выдавлен за рамки чувствительности. «Таких глаз не бывает», – думалось ей. «Не бывает у обычных животных, пусть и значительно нарушающих физиологию естественных размеров».
Зверь подступил вплотную. Прерывистое дыхание резко коснулось ее покрытого от волнения испариной лица. Он не отпускал ее взгляда. Он будто приковал его к себе. Но тут она допустила ошибку. Взгляд непроизвольно скользнул в сторону месива, которое совсем недавно пыталось сделать ей больно. Глупо. Как же глупо…
