Любой апокалипсис стартует в ведьмин час.
Вы уже в курсе.
Если подумать, это вполне естественно. По своей природе апокалипсис – событие зловещее и мрачное, так что собирать энергию для подобных дел правильнее всего самой глубокой ночью. Это темный, холодный, мертвый период между, скажем, двумя часами ночи и рассветом. У этого времени множество названий. Ведьмин час. Час волка. Ночная глушь. Продолжать можно до бесконечности. Свой вариант найдется у каждого.
Но все эти названия относятся к одному и тому же временно́му промежутку, когда вы, очнувшись от кошмара, садитесь в постели, покрытые испариной; когда просыпаетесь из страха перед будущим; когда смотрите на часы и заставляете себя уснуть, но понимаете, что сон не придет, а усталость и отчаяние свинцовыми дубинками колотят в дверцы разума.
Ведьмин час. Вот когда начинается апокалипсис.
И я мчался к нему на всех парах.
Старый катер Томаса – «Жучок-плавунец», потертый и потрепанный брат-близнец «Орки» из «Челюстей», тяжеловатый, чтобы весело прыгать по волнам озера Мичиган, – по-бульдожьи упрямо тащился к погруженному во тьму Чикаго.
Ко мне в город вот-вот явится Враг с большой буквы «В», и между неведомой мощью фоморов под командованием обезумевшей богини, обладающей сверхъестественным супероружием, и примерно восемью миллионами людей, лишенных электричества и практически неспособных защитить себя, стоит лишь горстка сил, которую удалось наскрести нациям Неписаного договора.
Я рискнул скормить катеру чуть больше топлива, но древний мотор стал как-то нехорошо постанывать. Поэтому я стиснул зубы и сбавил ход. Допустим, двигатель откажет, катер застрянет посреди озера, словно пенопластовый стаканчик, и кого я тогда спасу?
Из каюты, прихрамывая, поднялась Мёрфи. Мой рост – шесть футов и восемь дюймов (или шесть и девять, в зависимости от обуви), а Мёрф, чтобы дотянуть до пяти футов, приходится надевать шерстяные носки. Поэтому я занимаю чуть больше места, чем она.
Как бы то ни было, Кэррин протиснулась в рубку и прижалась ко мне всем телом.
Я приобнял ее, на секунду закрыл глаза и выкинул из головы все мысли, стараясь прочувствовать физический контакт с женщиной, которую люблю. Конечно, портупея и П-90 – Мёрфи владела им незаконно, но теперь это не имело никакого значения – добавляли ее фигуре чуть больше объема и острых углов, чем требуется для пробуждения романтического интереса, но, принимая во внимание все остальное, я не возражал. Кэррин была теплая, мягкая, напряженная, настороженная, и я доверял ей. Что бы ни случилось, эта настырная умница непременно меня прикроет.
«А еще она ранена, – с сомнением напомнил один из внутренних голосов. – И уязвима».
Заткнись, внутренний голос.
– Долго еще? – спросила Мёрфи.
– Будь в городе свет, мы уже видели бы очертания зданий на фоне неба, – ответил я. – Как там наши гости?
– Нервничают.
– И правильно делают. – Я посмотрел на нее сверху вниз. – Если что и случится, то возле берега, где фоморам правильнее всего разместить своих людей или кого-то, кто у них вместо людей. Так что предупреди остальных, чтобы готовились.
Мёрфи хмуро кивнула:
– Чуешь беду? По-моему, эта титанша…
– Этне, – подсказал я.
– Этне, – невозмутимо продолжила Мёрф, – говорила, что все начнется в ведьмин час. Но сейчас полночь.
– Для практикующих специалистов ведьмин час – это время между двумя и тремя часами ночи. К тому же одержимая местью богиня – не самый достоверный источник новостей для газетной передовицы, и сверять часы по ее словам я тоже не стал бы. Если не ошибаюсь, фоморы – морской народ, а коль скоро Этне надумала привести в Чикаго целую армию, разведчики и застрельщики уже на местах. Кроме того, в городе сейчас хватает созданий, выйти против которых на честный бой рискнул бы только круглый идиот. Пусть даже их застали врасплох и они не успели собрать войска.
– Наверное, полубогам чуждо понятие «честь», – съязвила Мёрфи.
Я промолчал.
Заинтригованная этой паузой, Мёрф внимательно посмотрела на меня:
– Даже острить не станешь? Все настолько плохо?
– Дело не только в том, что произойдет этой ночью, – покачал головой я. – Дело в значении этих событий. Легион сверхъестественных существ явится в город, чтобы уничтожить все живое. Выстоит Чикаго или падет, после битвы мир смертных изменится раз и навсегда. Все слишком серьезно. Столько смертей… Люди не смогут закрыть на это глаза. Что бы ни случилось сегодня ночью, мир… Он перестанет быть прежним. Точка.
Мёрфи глубоко задумалась. Наконец сказала:
– Мир постоянно меняется, Гарри. Вопрос лишь в том, в какую сторону.
– Допустим, – не стал спорить я. – Но представить не могу, как эта ночь может изменить его к лучшему. Противостояние между смертными и сверхъестественным миром… Скверно, Мёрф. Очень скверно. Для всех и каждого. – Я покачал головой. – А оно близится. Когда это произойдет? Понятия не имею, но в самом скором времени. Что бы ни случилось, все начинается прямо сейчас.
Она прильнула ко мне:
– Что нам делать?
– Будь я проклят, если знаю. Что делать? Все, что в наших силах.
Она кивнула. Снова взглянула на меня и посоветовала без тени иронии:
– В таком случае приведи голову в порядок. О противостоянии двух миров подумаешь завтра. Сегодня и без того хлопот невпроворот.
Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза, выдохнул и отгородился от океанчика тревожных мыслей, чьи волны уже бурлили у меня в голове. Сам же говорил, что не способен предотвратить эту напасть и встречу ее лицом к лицу. Другими словами, разделяй и властвуй. Решай проблемы по мере поступления.
А сегодня ночью у меня и у всех остальных ровно одна забота.
– Надо защитить Чикаго, – решительно произнес я.
– Вот именно, – подтвердила Мёрфи. – Итак, каким образом мы это сделаем?
Я мотнул головой:
– Насколько я понимаю, наша главная проблема – Этне.
– Почему? – без обиняков спросила Мёрфи. – Да, она представляет серьезную угрозу, но титанша – единственная в своем роде. Раздвоиться она не способна.
– Почему? – переспросил я. И напомнил: – Потому, что у нее глаз Балора.
– Что за Балор?
– Король древних фоморов, – сказал я. – Заклятый враг туатов, а те, насколько я понимаю, нечто вроде протосидхе. В доисторические времена правили Ирландией. Согласно пророчеству, Балор должен был погибнуть от руки своего внука. Поэтому он заточил единственную дочь в Стеклянной башне. На несколько тысяч лет.
– Этне, – предположила Мёрфи.
– Угадала с первой попытки.
– Тысячелетия за решеткой… Прямо-таки гарантия уравновешенности и здоровой психики, – заметила Мёрфи. – И что, Балор одолжил ей свой глаз?
