Салага
Это совсем уж древняя история. Начало моей лётной деятельности. Я только что окончил училище и ввелся в строй штурманом Ан-24, и к середине лета уже налетал самостоятельно часов двести. Так что небольшой опыт самостоятельных полётов у меня уже был. Может этот небольшой опыт и правильное обучение, и сыграли роль в той ситуации. Хотя, как говорят на флоте, я был ещё совсем салага, а в гражданской авиации говорят – молодой специалист, допущенный к самостоятельным полётам.
Ситуация в общем сложилась такая, экипаж у меня нормальный, только вот с командиром не повезло. Такое бывает. Пилот он неплохой, а вот как командир и главная организационная сила экипажа, извините, не получается. Почему-то хамит и повышает голос на весь экипаж, совершенно нет никакой выдержки и такта в общении с коллегами, и хамство может возникнуть в любой момент и без какого-то особого повода. В отношении меня командир испытывал такую неприязнь, что просто кушать не мог, как сказано у классика. Просто потому, что двадцатилетний пацан, как заявлял командир, уже летает штурманом на Ан-24 и получает сумасшедшие деньги, а он десять лет добивался возможности переучиться с Ан-2 на Ан-24, и стал командиром только в тридцать два года. Именно это почему-то оскорбляло его до глубины души. Ну, работа есть работа, субординация есть субординация, командир – самый главный на борту и отвечает за всё, а экипаж ему помогает. Несмотря на всю субординацию и уважение к старшим товарищам, пришлось всё-таки пресечь некоторые поползновения командира на своё личное достоинство. Так, на команду командира: «Ну-ка, молодой, быстро сбегал за водкой и закуской!», пришлось разъяснить, что я не денщик, а штурман корабля Ан-24 и покупать водку, тереть табак и стирать исподнее командиру не обязан. А в дальнейшем попросил обращаться ко мне по имени-отчеству, или, если это для него слишком сложно, по должности – товарищ штурман.
Возможно, это краткое пояснение немного поможет понять происходящее в кабине во время полёта.
Середина августа, жара, грозы и все остальные прелести лета. Мы возвращаемся из Киева в Ростов, и на подлёте к Ростову видим громаднейший грозовой фронт. Фронт тянется от Донецка и дальше на восток, за Ростов. Подлетели поближе к Ростову, уже пора снижаться. Я внимательно оценил ситуацию на локаторе. Однако, фронт очень мощный, километров шестьдесят-восемьдесят в глубину, засветки мощные, стоят вплотную. А внутри засветок чёрные провалы, места самой опасной и интенсивной грозы, там может быть и град и восходящие и нисходящие потоки воздуха со скоростью до 100 метров в секунду. Поэтому предложил командиру запросить у диспетчера обход грозы восточнее и только потом развернуться на Ростов. Зачем лезть в такую мощную грозу? Уж очень опасно!
Командир, со словами: «Наберут салаг трусливых…», развернул тубус локатора к себе, дал команду второму пилоту взять управление, воткнул физиономию в тубус, и мы полезли фактически в грозу. У меня проскочила мысль, наверное, опыт помог увидеть какой-то просвет в грозах. Ну, на то он и командир, он тут царь и бог, самый главный и за всё отвечает, а ему в помощь весь экипаж.
Мы сразу вошли в облачность, в кабине потемнело, как ночью, началась сумасшедшая болтанка, по лобовому стеклу грохотал ливень, сверкала и шипела сплошная сеть змеек статического электричества.
Командир выдавал второму пилоту команды: «Вправо двадцать…, влево тридцать…, влево десять…».
И вдруг замолчал…
«Ну, куда?!» – возопил второй пилот.
Молчание….
Тогда Миша левой рукой отодвинул командира от локатора и развернул индикатор ко мне: «Давай, выводи из этой чачи!».
Я воткнул физию в тубус и опешил, да мы летим прямо в чёрный провал, в центр грозы! В общем, выход один, раз уж мы в грозе, будем обходить самое страшное, провалы.
«Влево тридцать, ещё влево пятнадцать…, с этим курсом двадцать км, вправо пятнадцать…, с эти курсом десять…».
Слышу, в кабину зашла бортпроводница и докладывает: «Товарищ командир, пассажиры плачут!». Командир молчит, а второй, радостно как-то: « Маша, да пусть они хоть обделаются, тут лишь бы выскочить!». «Поняла!» – ответила Маша и выскочила из кабины. Интересно, что поняла Маша?
«Вправо тридцать, вроде проехали!». И через пару минут мы выскочили из облачности. Сияет солнце, самолёт спокойно плывёт в тихой атмосфере, болтанка, грохот ливня и треск разрядов позади, вот он впереди Ростов, вон полоса…
Глянул на часы, прошло всего пять или шесть минут, а мне показалось – полчаса. Незабываемое впечатление! Аж рубашка к спине прилипла, как будто дрова колол.
В кабине тишина, никаких лишних разговоров, пережёвываем произошедшее. Дальше ничего особенного, спокойненько так сели, зарулили. После выключения двигателей всё также молча, не разговаривая, собрали свои вещи и начали выходить из кабины. И тут нас ждал сюрприз. Обычно пассажиры вскакивают со своих мест, и пройти невозможно. На этот раз все сидели пристёгнутыми в креслах, и в мёртвой тишине было слышно, как жужжит в салоне ошалевшая муха.
Вышли на перрон, там уже автобус для пассажиров и дежурная стоит.
«Чего не выходят?».
Второй засмеялся: «Так понравилось, ещё хотят полетать!». Шутник, однако.
Поставил портфель около левой стойки шасси, обошёл самолёт, выполнил послеполётный осмотр. Всё ок! Да это и понятно, в град не попали, разряд молнии не поймали, ну а болтанка и ливень, это так, для полноты ощущений, чтобы знал, за что деньги платят.
Полюбовались с Мишей на чернеющий, грохочущий и сверкающий молниями грозовой фронт на северной стороне горизонта. Пока любовались грозой, к нам подошёл наш бортмеханик. «Мужики, а вам не кажется, что капитан задолжал нам бутылку? За такие номера надо штрафовать!».
«Юра, я, как салага, просто не достоин, сидеть за одним столом с самым мудрейшим, опытнейшим и старейшим, так что извини, без меня!».
Второй пилот разрядил ситуацию: «Мне из Грозного прислали бутылочку классного коньяка, так что прошу ко мне, в общагу, безо всяких командиров, как известно, одной бутылки только на троих хватает!».
