Владислав Васюхин - Беглец. Пьеса

Дизайнер обложки Сергей Пронин

Автор работы «Адамы» на обложке книги Дмитрий Филатов

Корректор Антон Чехов

По вопросам постановки или экранизации +79299979819 vlad-1@ya.ru

© Влад Васюхин, 2019

© Сергей Пронин, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-0050-5171-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается Нине Георгиевне Поповой

ГЕОРГИНА ГЕОРГИЕВНА, в прошлом – знаменитая балерина, народная артистка СССР, теперь педагог-репетитор, около 70

АНДРЕЙ, ее ученик, восходящая звезда балета, около 24

ПАВЕЛ, друг Андрея, артист оперетты, около 25

КИРИЛЛ ВИКТОРОВИЧ, сотрудник органов госбезопасности, около 40

Действие происходит в Москве, весной 1974 года.

Все персонажи и описываемые события вымышлены. Любое сходство с реально жившими или живущими людьми является совпадением. Реальные места, организации и исторические персоны упомянуты в пьесе исключительно в вымышленном контексте.

Автор сердечно благодарит всех, кто прочитал рукопись пьесы и способствовал её улучшению своими советами, замечаниями и поддержкой.

Старый московский дом. Квартира Андрея Высокие потолки. Аскетичная обстановка. Большое зеркало в старинной раме прислонено к стене. АНДРЕЙ в трико и майке развалился, растекся, утонул в кресле, одну ногу закинув на подлокотник На руках у него собака.

АНДРЕЙ (собаке). Я не умею говорить красиво. Танцевать могу, говорить – нет. Георгиевна смеется: «Мямля!.. Каша во рту!.. Язык не туда подвешен!» А я – что? Я начинаю о чем-то – она затыкает, не слушает даже. Еще и обзывается: «Цицерон!..» Это оратор такой был. Еще при мамонтах жил, при динозаврах. Цицерон… (Пауза). Вчера сказала – даст мне какую-то брошюру. По красноречию. С упражнениями. А когда мне её читать? И упражняться когда? Все равно ничего не пойму. Ни мозгов моих не хватит, ни терпения… Всё это чушь собачья. (Изображает, передразнивая, Георгину Георгиевну). «Тебе бы лучше молчать и улыбаться». Улыбаться, ага! Я ей что, деревенский дурачок? Мальчик-маугли? (Пауза). А еще так говорит: «Включай обаяние, Андрюша!» Вот это я могу. Это запросто. Как газ поджечь. Сделаю большие глаза, наивные такие, лучистые… новогодняя гирлянда… похлопаю ресничками. «Это мне? Что вы… Я не приму… Нет, не достоин…» А у самого рот до ушей… Я же хитрый жук. И людям, Джим, это страшно нравится!.. Знаешь, как написали в газете «Советская культура»? «Гагарин балета»! Но так я (зажигает в глазах лампочки) – только на сцене. Ну и с «Советской культурой», конечно. С поклонницами так не надо. Женщины, они… С ними лучше – немного усталый… такой, знаешь ли, весь в себе… или, нет, не в себе!.. весь в искусстве, в танце… Рассеянный такой. Неземной. Сейчас покажу… (Показывает). «Что, простите?.. Автограф? Вам?.. Фото? Какое фото? Мое? Со мной?! Зачем? А-а-а, на память…» (Позирует с собакой, меняя позы, словно при фотосъемке).

Парк культуры и отдыха.

Из динамиков гремит песня «Ландыши».

КИРИЛЛ и ПАВЕЛ, оба в плащах, сидят друг напротив друга в кабине колеса обозрения.

КИРИЛЛ. Паша, не пили опилки! Я понимаю. Всю дерьмовость ситуации понимаю не хуже твоего. Но ты тоже не будь наивным. Да-да, включай мозги. Идет холодная война. Мы его не выпускаем – международный скандал! Ладно, скандальчик. Заварушка. Импресарио рвет волосы – типа неустойка, ущерб для репутации и всё такое. Кому понравится? Капитализм! Человек человеку – волк. Им там не нужны старпёры.

ПАВЕЛ. Кто?

КИРИЛЛ. Старпёры, Паш. Старые пердуны. Им свежее мясо подавай. Газеты развоняются: «Железной занавес! Большой театр прилетел без главной молодой звезды!» Само собой, вражеские «голоса» пошумят. Но через неделю-другую – всем будет на это накласть.

ПАВЕЛ. Забудут?

КИРИЛЛ. Забыть не забудут. Переключатся на что-то другое: евреи и арабы, тамилы и сингалы… Ричард Никсон и… не знаю, Анджела Дэвис какая-нибудь. Ой, да мало ли в мире новостей… Что ни час – бамс: новость!.. Я закурю? Ты как на дым реагируешь?

ПАВЕЛ. А тут можно? Или вам всюду можно?

КИРИЛЛ. Хрена лысого – всюду!.. Ладно, потерплю. Вариант номер два: мы его выпускаем и – бамс! – он остается на Западе. Сбежал.

ПАВЕЛ. Попросил политического убежища?

КИРИЛЛ. Родину предал! Статья 64. И тогда уже такой международный кипиш… Скандалище! А это серьезно.

ПАВЕЛ. Очень?

КИРИЛЛ. На высшем уровне. До Кремля. Это уже будет длинная песня.

ПАВЕЛ. Да ладно…

КИРИЛЛ. Вот тебе и ладно. Они же начнут с ним всюду таскаться. Пропихивать. Понимаешь? Рекламировать! Использовать в своих гнусных пропагандистских играх. Он же будет мозолить глаза. Всему прогрессивному человечеству.

ПАВЕЛ. Это да. Как бельмо…

КИРИЛЛ. Точно! Как бельмо у всего мира. Понимаешь, значит.

ПАВЕЛ. У меня у папы бельмо было. После ранения…

КИРИЛЛ. И это будет удар. Ощутимый удар по престижу Советского Союза. И отца твоего героического. И по твоему, Павел, личному престижу тоже. Поскольку кто его лучший друг? Ты!

ПАВЕЛ. А что на мне свет клином сошелся? У него таких друзей – целый музей!

КИРИЛЛ. Допустим. Только секир-башка будет не всем. Далеко не всем. Эти ваши поэтессы-поблядушки, художники-пьянчужки… Их и так нигде не печатают. Нигде не выставляют. Или девочки из кордебалета… Что с них взять? Но ты даже не представляешь, как легко – бамс!.. как просто – бабамс! – и даже как приятно перекрыть кислород востребованному, набирающему популярность артисту.

ПАВЕЛ. Представляю. Меня и так вон в кино не снимают… И на телевидении всего четыре раза приглашали.

КИРИЛЛ. Был ты на виду – и нет! (Наклоняясь к Павлу). Тебе мало, что ты – еврей? Мало, что крутишься с фарцовщиками? Что неразборчив в личной жизни? Очень неразборчив! Думаешь, мы не в курсе, что ты нарушаешь правила социалистического общежития? В курсе! Так тебе еще и друг нужен – перебежчик! Невозвращенец! Изменник!

ПАВЕЛ. Вы… вы мне угрожаете, что ли?

КИРИЛЛ. Боже упаси!

ПАВЕЛ. Андрей – не перебежчик. И не диссидент. И вообще. И я вам – не Содом и Гоморра…

КИРИЛЛ (перебивает). Мы не пугаем. Мы добра хотим. И тебе, и Андрюше. И театру. И всей нашей стране. В этой сложной политической обстановке…

ПАВЕЛ (перебивает). Да нам дела нет до вашей обстановки!

КИРИЛЛ. Неправильно говоришь, не по-комсомольски.

ПАВЕЛ. Мы – в искусстве. В работе!.. Хотите добра, да? А к чему эта конспирация? Цирк какой-то! Нашли место. Я, может, высоты боюсь!.. На земле нельзя было поговорить?

КИРИЛЛ. Можно. Просто хочу, чтобы ты понял: с большой высоты больнее падать. Будешь лететь, пердеть и кувыркаться! Наш драгоценный балерун может совершить сейчас непоправимую ошибку. Ладно, что себе жизнь сломает, так еще и другие пострадают. О семье своей он подумал? Об отце с матерью? Он сейчас на краю и может запросто…