Я так и не запонял толком ничего об вчерашние грибные споры про любовь. Тем более до меня докатились лишь отголоски, подобно тому гонцу, который дополз до шатра князя, поманил его приблизить ухо, из последних сил икнул и испустил дух.
Меня резко беспокоит и глубоко печалит другое: где я сегодня утром ни окажусь – везде пахнет дерьмом. Куда я только себе не внюхивался! Но локализовать источник форсмажора пока не удалось. Может, это что-нибудь набухло на растениях.
Вообще-то, у меня бывают обонятельные галлюцинации. Точнее, один запах, который не вышло идентифицировать, временно соотношу с другим.
Зато погоды радуют. Реальность стоит чистая, свежая, как будто её спиртиком протёрли и ваточку съели. Хочется щипать глазами тётенек. Сейчас даже знакомой мёртвой кошке, что недалеко от офиса давно уже лежит, подмигнул. Дескать, все там будем, так что всё пучком. Иду такой наоттопыри. Тетеревлюсь.
А между тем полнолуние. И день рождения вождя мировой революции. В точно такой же день, но совершенно в другом мире, я стал пионером. И с тех пор всегда готов. И по нескольку раз. Помню, было ветрено, но я двигался, переходя с оголтело на стремглав, по улице Советской мимо гастронома №1, двигался нараспашку, чтобы все видели обалденный атласный алый шейный платок и знали, что я уже половозрел.
Что характерно, всем было амбипобоку, а мне было архичудесно. В этом месте и зарыта основная масса собак.
А потом к пионерским галстукам стали относится с иронией, затем с презрением. И даже сжигали их зачем-то. Я до такого не доходил. Просто перестал носить вместе с остальной школьной формой.
Так получилось, что многим людям вместе со мной довелось побывать и тем, и этим. И восьмым, и третьим. Я рад, что поглазел на всю эту историю изнутри. И если кто-нибудь решит нас провести, то мякина ему не помощник.
Бинтуронги, вперёд! Вперёд, говорю!
Ладно, проехали.
Геннадий появился в пятницу
Геннадий появился в пятницу после работы, когда солнце ещё не село, но всё равно сядет.
О Геннадии ничего определённого сказать нельзя. Вот разве что он был густ на сравнения. Однажды он поднял глаза и сравнил увиденное с белой пушистой плесенью на трупиках больших тараканов, неспособных утонуть в голубом киселе. Он слабо представлял себе кисели. И вообще представлял всё очень слабо, но достаточно часто и с удовольствием. Так он сравнил, и стало как будто бы легче, и можно стало жить дальше, чем он и воспользовался.
У Геннадия не было маний – ни величия, ни пиро-. Хотя как-то раз ему удалось совершенно случайно при помощи обычной колбасы разжечь распрю между двумя заглатывателями колбас. Огонь перекинулся на здание развеселительного центра, что способствовало сгоранию оного дотла. Тёл потом черпали огромными вычерпывателями. А горожане, целый год нигде не танцевав, смотрели на Геннадия с большой укоризной на длинной ручке.
Геннадий заполнял своё существование не чем-нибудь, а непосредственно заполнением. Единственным человеком, которого Геннадий мог назвать другом, была его бабушка. Они любили вместе ходить за грибами, хотя, что это значит, Геннадий не знал. Он бежал впереди подслеповатой бабушки, топтал грибы и ломал деревья, а та шла следом и еле поспевала ухаживать за искалеченными растениями. А ещё она пекла пирожки с задором и шаньги с удовольствием.
Собственно, именно она и называла Геннадия Геннадием. А больше его так никто не называл, даже он сам. В один из дней, когда ясно, что это четверг, Геннадий спросил бабушку, может ли воин, идущий дорогой своего сердца, желать, чтобы было по-другому, и вообще желать, а если может, то его ли сердца эта дорога. И бабушка на другой день ласково потрепала его по голове.
Как-то во вторник бабушка тяжело заболела, умерла и кремировалась. Геннадий не опечалился: он ставил горшочек с пеплом на любимое место бабушки за столом. Точно так же, как и раньше с бабушкой, он с ним говорил, пускай даже интенсивность разговоров уменьшилась в десять раз, так как раньше в основном ласково бормотала бабушка. Он так же как и всегда не трогал набор ложек и вилок, который берегла бабушка, а ещё ценную, по-видимому, картину «Невозможность чихнуть, не закрыв глаза, быть скверным, испытывая благодарность, и одиноким, когда очень смешно. Или торжество закрепителя над проявителем за секунду до помешательства.».
В один пасмурный, но солнечный день, гуляя с горшочком, Геннадий увидел в проходящем человеке женщину. Он вдруг отчетливо понял, что её кто-то любит больше всего на свете, а она любит другого больше всего на свете (он был не очень глуп и понимал, что вероятность совпадения любящего и любимого очень мала, и так едва ли могло совпасть). Так любовь, надо полагать, текла через людей от одного к другому. Сообразив это, он выронил горшочек, и бабушка рассыпалась в лужу плодородным удобрением.
На целых три года Геннадий предался безутешному онанизму. Когда он оправился, стояла поздняя весна, которая быстро сменилась летом, потом осенью, зимой. И так много раз. Карусель жизни вращалась всё быстрее и быстрее, и Геннадия стало подташнивать.
Однажды внук погладил бабушку по молодой травке – ощущение от прикосновения было такое, как будто кто-то далеко своей бесконечной рукой что-то трогает, а потом бесталанно пересказывает ему, что и как он осязал.
Геннадий встревожился. Он осторожно попробовал жизнь на вкус и ничего не почувствовал. С замиранием сердца он стал пробовать сильнее, но всё было напрасно, жизнь казалась безвкусной. Ему захотелось кому-нибудь причинить душевные страдания, но не было никого, кому было бы не всё равно. И великая скорбь довольно быстро переполнила его, в сущности, небольшую душу.
Когда я был маленьким, папа научил меня играть в шахматы.
Через некоторое время я начал его обыгрывать (когда он отвлекался на телевизор). За это, как только я пошёл в первый класс, он отвёл меня в шахматный кружок. Там мне сказали, что можно не поднимать руку, как в школе, а так спрашивать.
Ещё через некоторое время я начал выигрывать у самого слабого из кружковцев, потом у того, который посильнее, потом у того, который ещё сильнее. У парней (девочек не было) постарше меня на два года, затем на три года…
Я видел красоту шахматной композиции, чувствовал ритм партии, поэзию шахмат, юмор шахмат, тон хода (дерзкий, заискивающий, смущённый…). У меня были детские книжки про шахматы, календарики и открытки с шахматами…
