Я последним оставался из нашей группы, и я умирал. Пуля пробила бронежилет, вошла мне в живот, разорвала по дороге печень, отклонилась и застряла в позвоночнике.
Почему мог судить о том столь уверенно? С печенью картина казалась ясной. Типичные ощущения и бледность, проступившая на лице, не давали обмануться: жить мне оставалось от силы десять – пятнадцать минут.
Но ко всему прочему, я не чувствовал ног и вообще всё ниже пояса отключилось. Поэтому не стоило сомневаться, что маленький кусочек смерти нашёл мой позвоночник и всё, что так мне было дорого там внизу, теперь мне в полной мере не принадлежало. Но я не видел причин для уныния.
Я успел заползти в этот сарай на окраине деревушки, куда мы пытались с боем прорваться, когда нас засекли и стали преследовать. Снаружи сжималось кольцо врагов. Они ещё не знали о моём состоянии – мы хорошо их покрошили, и они по инерции продолжали меня бояться, что-то выкрикивали, призывали сдаться…
Но я уже не слушал. Мне стало плевать на их гарантии жизни, я закрыл глаза, чувствовал наваливающуюся на меня темноту и всего лишь ждал, когда всё кончится. Я устал, я ранен, и для меня вдруг утратило значение почти всё в этом мире, кроме того, что мы задумали на днях, а сегодня – совершили.
Говорят, что в момент смерти перед глазами проносится вся жизнь. Не знаю, я много раз не умирал, сегодня это впервые. Но про всю жизнь мне думать и вспоминать не хотелось – достаточно последних дней, которые привели меня сюда.
Помнится, Анна позвонила мне рано утром и испуганным голосом сообщила:
– Они всё-таки решились на это! Они хотят перейти от клиники к делу. Макс, ты понимаешь, что это значит? Ты понимаешь?
– Стой, не торопись, – ответил я. – Успокойся и расскажи всё по порядку. Откуда инфа, насколько она точна и достоверна?
– Я буквально пару минут назад разговаривала с Феликсом. Его как лаборанта сильно к Делу не подпускают, он лишь пробирки моет. Но…
Она на миг замолчала. А с меня сон уже слетел, я совсем проснулся и сидел, как был, нагишом на кровати, отбросив одеяло в сторону. За окном стоял декабрь, отопление работало так себе, но меня заливал холодный пот.
– Анна, ты там жива? – крикнул я в трубку. – Что «но», детка, чего молчишь?
Наши отношения с ней кончились, не начавшись, – подумаешь, пара ночей по дружбе с привилегиями – и всё же я позволял себе иной раз обратиться к ней почти как к своей девушке. И мало волновало, что её это злило, особенно когда я так поступал при Феликсе.
Теперь ситуация была иной, и Анна проигнорировала эту мою «детку», а лишь всхлипнула и проговорила:
– Два дока за ланчем нарушили правило «за дверью лабы мы не рабы, а рыбы» и хвастались друг другу, что их треки Дела скоро пересекутся, и будет практический выход.
– И что? – спросил я. – Сколько уже мы ловили обрывки фраз и фрагменты сообщений в переписке – всё оказалось ерундой.
– Теперь всё иначе!
– Не кричи, дорогая, скажи толком, что изменилось?
– Феликс залез одному из хвастунов в почту – он же умеет, ты знаешь – и там нашёл переписку с Главой.
– И?
– Глава давал добро на премию к Рождеству по случаю гарантированного успеха.
– Постой, но ведь Рождество…
– Да, через неделю. Ты понимаешь, что это значит?
– Готов рабочий образец.
– В этом случае я бы не говорила так сухо, речь о живом, пусть наполовину, существе…
В этой правке я услышал отзвуки наших давних споров, что мы имеем в Деле: машину или почти человека. Сейчас было не время ворошить прошлое, и потому я примирительно сказал:
– Хорошо, ты права, а я нет. Оставим старые распри. Разве сейчас это важно?
Анна не думала, что оборвать её фразу – хорошая идея, даже если по форме я с ней соглашаюсь. Но она была здравой девушкой и тоже поняла, что ругаться сейчас не время. Тем не менее, спросила с лёгким вызовом в голосе:
– А что сейчас важно?
– Хватай Феликса – и оба ко мне. Здесь и расставим приоритеты.
Я не стал ждать возражений, зная, что Анна так просто мою грубость не оставит, а взял и отключился. Надо было прийти в себя и к встрече подумать, как преподнести друзьям – биохакерам мой, признаюсь, весьма авантюрный план.
Мы собрались вместе и стояли, склонившись над столом, чуть касаясь друг друга головами. Так получилось, что Анна оказалась между мной и Феликсом, от меня – слева, от него – справа. Поэтому мы оба могли вдыхать её аромат, наслаждаясь нотками апельсина в духах. Ну, как минимум, я. Что происходило в голове Феликса, я не ведал.
Возможно, конечно, я прижимался к подруге чуть крепче, чем позволяли наши сугубо «товарищеские» отношения (говорить «служебные» и язык-то не поворачивался). Тем не менее, Анна периодически недовольно косилась, стоило моему локтю как бы случайно пройтись по её груди.
Я же делал невинное лицо, распрямлял руку и тянулся к лежащему на столе планшету, чтобы переместить точку на раскрытом изображении Главного Здания и его окрестностей. Короче говоря, если кому-то что-то показалось, то этот кто-то…
Вообще-то я правша и тянуться к экрану планшета именно левой рукой было необязательно и даже не очень удобно. Но ведь любой понял бы меня на моём месте, стоило лишь заглянуть в глубину зелёных глаз или коснуться шёлка каштановых волос Анны. Молчу уж про упругие окружности в верхней части тела, скрыть которые ни одно платье, блузка или, скажем, свитер шансов не имели.
