Пантикапей, июнь 44 года н. э.
Сальм шагнул из темноты в круг света, и стражники у ворот напряглись, выставили перед собой копья. Однако, рассмотрев сопровождавшего его человека, расслабились и даже изобразили на угрюмых лицах некое подобие учтивости. Их было трое, рослых, крепких, свирепых на вид – именно таких отбирали в почетную охрану Акрополя. У одного, что постарше, под плащом покоился длинный сарматский меч. Он сделал шаг навстречу.
– Стратег![1]
Спутник Сальма кивнул ему.
– Критий, этого человека нужно проводить до гавани. Приказ царя! – Он оглянулся на Сальма и добавил: – Да, вот еще: вы никого не видели.
– Понятно. – Критий бросил на незнакомца заинтригованный взгляд, всего на одно короткое мгновение, но его хватило, чтобы у Сальма дернулось левое плечо. Страж усмехнулся: – Мои ребята будут молчать как рыбы.
Караульные убрали засов, потянули створки ворот внутрь. От движения воздуха пламя светильников встрепенулось, точно живое, задрожало. Затем, выровнявшись, вновь устремилось к начинающему сереть небу.
– Да сопутствуют тебе боги, – пожелал Сальму его провожатый. За все время, пока они петляли по переходам дворца и аллеям Акрополя, он не проронил ни слова. И даже теперь на его лице, изуродованном безобразным кривым шрамом, не отразилось ни одной эмоции. Скорее всего, и заговорил он исключительно из уважения к тому, кого доверил ему его повелитель, а при других обстоятельствах и не взглянул бы в сторону невзрачного, тщедушного человечка.
Сальм решил не забивать себе голову такой ерундой, стоило поторопиться. Близился рассвет.
– Благодарю, – ответил он и, плотнее запахнувшись в плащ, бесшумно проскользнул в распахнутые ворота.
Один из стражников последовал за ним.
Оказавшись по другую сторону стены, Сальм осмотрелся. Эти ворота не являлись главными, а использовались исключительно для хозяйственных нужд и таких вот особых случаев, когда присутствие посторонних глаз было нежелательно. Выходили они к южной части города, и чтобы добраться до гавани, где ждала лодка, предстояло сделать приличный крюк. Впрочем, Сальма это обстоятельство ничуть не смутило: спускаться всегда легче, чем идти в гору. А вот накануне пришлось прилично попотеть. Ему, привыкшему к простору степей, было непросто и даже утомительно подняться к Акрополю Пантикапея, выстроенному на вершине далеко не самой пологой горы.
Он оглянулся на застывшего в двух шагах от него стражника.
– Идем, что ли! – бросил тому и бодро зашагал по уходившей вниз по склону улице.
Спускаясь по террасам, они миновали кварталы знати и зажиточных горожан. Здесь царили покой и тишина. И лишь из темных переулков, соединявших улицы, иногда доносилась какая-то возня – то ли домашних животных, то ли крыс. За высокими, выложенными из песчаника заборами маячили крыши больших домов и острые верхушки кипарисов. Последние в рассеянном свете бледнеющей луны напоминали устремленные в небо пики, которыми ощетинился весь город.
Когда роскошные особняки сменили дома поскромнее, с невысокими заборами и жиденькими садами, Сальм повернул налево. Это уже был район ремесленников и мелких торговцев, тянувшийся к подножию горы и берегу пролива. Луна между тем побледнела еще сильнее и стала почти прозрачной, а растерявшее звезды небо принялось розоветь. Пока что по тонкой кромке на востоке. Сальм прибавил шаг. Стражник тоже.
В очередном переулке, куда они свернули, чтобы сократить путь, будто из воздуха, неожиданно возникла тень. Скользнула по приземистому забору и упала на дорогу. Сальм отшатнулся, замер. Стражник за его спиной потянулся к мечу. Тень же продолжала ползти вперед, принимая очертания четвероногого существа. А в следующее мгновение, показавшееся Сальму вечностью, из-за угла появилась крупная тощая собака. Она припадала на переднюю лапу и тоскливо косилась на людей. Сальм сплюнул, а его охранник громко выругался, вспомнив при этом чью-то мать и пару-тройку не совсем миролюбивых богов. Привыкший, видимо, к такой реакции на него пес, поджав хвост и прихрамывая, перебежал перекресток и растворился в сумерках. Стражник вытянул руку в направлении, где тот скрылся.
– Гавань! – сообщил он, уточнив: – Там всегда есть чем поживиться.
– Кому? – не совсем понял его Сальм.
Караульный пожал плечами.
– Бродячим псам, конечно!
– А-а-а! – протянул загадочный гость, пряча в уголках губ улыбку. – Тем лучше. Значит, мы почти пришли.
Прохладный морской воздух принес облегчение, в первую очередь натянутым, как струна, нервам Сальма. Но лишь пройдя к дальнему концу гавани и рассмотрев у вытащенной на берег лодки три мужские фигуры, он успокоился окончательно. Обернулся к следовавшему за ним воину.
– Благодарю. Дальше я сам.
Стражник задержал взгляд на лодке и людях, понимающе кивнул и, не сказав ни слова, удалился. Сальм какое-то время еще смотрел ему вслед, затем поспешил к берегу.
Лодка была большой, имела мачту и даже тент на корме. Пересечь Боспор Киммерийский такой посудине не составляло труда. А в гавани, где всегда многолюдно и полно праздных зевак, легко было затеряться среди других мелких судов. Большего Сальму не требовалось. Надежность и неприметность – вот те критерии, которыми он пользовался при выборе транспортного средства. И такой подход был оправдан, поскольку его визит к боспорскому правителю носил неофициальный характер.
Люди на берегу обступили небольшой, уже догоравший костер и негромко переговаривались. Слов разобрать Сальм не мог, видел только их спины и веселые язычки пламени. Когда он подошел, один из них повернулся, откинул с головы капюшон плаща.
И, прежде чем Сальм успел удивиться, тяжелый кулак обрушился на него с такой силой, что голова едва не слетела с плеч. А в следующее мгновение его поглотила ночь…
* * *
Голова болела ужасно, просто раскалывалась на части. Сальм пошевелил руками, затем ногами. И те и другие были крепко связаны. Он с трудом разлепил глаза и попытался оглядеться.
Он лежал на дощатом полу в какой-то тесной каморке, с низким потолком и такими же деревянными стенами. Единственный луч света пробивался через крохотное окошко у самого потолка, что, впрочем, не помешало рассмотреть на полу, совсем рядом, еще три тела – неподвижных, с остекленевшими глазами и неестественно перекошенными ртами. Сальма прошил холодный пот: это были рыбаки, нанятые им накануне в Гермонассе. И теперь все они были мертвы! Он тихонько заскулил, попробовал отодвинуться от тел подальше. Кое-как ему это удалось, и он лихорадочно заработал мозгами. Получалось плохо – мысли в голове путались, его подташнивало. Тем не менее качка и отдающие сыростью стены подсказывали, что он на судне и, скорее всего, уже в море.
