Глава 1
– Мама! Куда я попал!.. – Ожесточение – Позорный срыв – Муки совести – Угроза от неизвестных —
Ноябрьским, уже по-зимнему морозным деньком по неухоженной, давным-давно асфальтированной дороге мчался мотоциклист. Смотрел вперед он то левым, то правым глазом, так как не успевал смаргивать обильную от ветра слезу, бормотал при этом изощренные проклятия себе, недоумку, кто сел в такую пору за руль этого старого, ободранного «восходишки». Он сильно замерз, этот гонщик, и потому очень старательно вжимал поднятые ступни и левую руку в ребрышки охлаждения движка, ложился грудью на бак, хоть чуток умаляя стылость ветра, что было сил напрягался, задерживая дыхание, но озноба прогнать не мог. То и дело отжимая сопли, он пропускал выбоины, только и успевая немного привставать, гася удары. Проклятия тогда звучали еще изощреннее и громче.
С вершины одного из подъемов открылся взгляду небольшой поселок.
«ГПТУ-23 пос. ДУБКИ», вещал дорожный указатель. Буковки «пос» можно было легко принять за жирное тире.
– Какие откровения, – процедил мотоциклист, – все, что ли, одубевшие, или через одного?.. А я к вам, в вашу рощу.
В вестибюле крупная, полноватая бабуся, по всему, гардеробщица, не прерывая спорого вязания шали, заинтересованно глянула на гостя поверх очков. Тот переминался чуть растерянно, жадно напитываясь теплом, приглаживал всклоченные волосы и звучно шмыгал носом.
– С кем свидеться хотел, сынок?.. С директором? Так то на втором этаже, налево иди, там лестница. – Бабуся сидела как-то основательно и по-домашнему уютно, что не совсем вязалось с казенным помещением. – Замерз-то как, прочернел, – посетовала она и потянула из-под стула сумку, – иди-ка сюда, я тебе из термоса чайку плесну горяченького. – Но когда подняла голову, шаги гостя уже стихали в конце коридора. – Экий торопышный, – проворчала она, – оттаял бы хоть немножечко…
– И видел где-то, да не вспомню, – признался директор. Добрых полминуты после приветствия всматривался. Закусил вполовину никелированными зубами беломорину и подошел к окну. Невысокий, коренастый мужчина с основательнлой проседью в коротко стриженных русых волосах и многими морщинами на темноватом лице – Лыков Никодим Петрович. – Не вспомню, – улыбнулся он, прищурив от дыма светлосерые глаза.
– Да в управлении сельского хозяйства, – подсказал гость, – я вам тогда трактор новый регистрировал, колесник, МТЗ-80… номер выдал.
– А-аа, – не совсем уверенно закивал директор, и гость заключил, что не вспомнил.
– Только потом я оттуда в совхоз перешел, на отделение механиком… – Гость поводил мутноватыми от щекотки в носу глазами, помял переносицу, гася чих, и добавил, чему-то враз ожесточаясь, – драпаю вот… работы у вас пришел искать, вы тогда, помнится, преподавателем сватали, – снова помял переносицу, но все же чихнул три раза кряду и сконфузился.
Лыков вызвал заместителя по учебно-производственной работе, мужчину пухлотелого и рыжего.
– Неудачно вы подошли, – задумчиво полистал тот записную книжку, – ведь уже третий месяц идут занятия. Нет, ничего не наберем, пожалуй, даже на полставочки ничего не наскрести. – На толстощекое лицо набежала тень сожаления, глаза же остались равнодушными, сытые и сонные глаза. – Может, мастером на годок пойдете, а там видно будет?
– Нет-нет, только не мастером! Наслышан о прелестях этой профессии. – Гость часто поморгал, сморщился, потирая переносицу, зачем-то порылся в карманах и внимательно огляделся. – Ладно, пойду, на нет и суда нет, досвиданьичка, извиняйте за причиненное беспокойство.
– А звание, случайно, какое ни то воинское не имеешь? – поинтересовался уже в спину гостя директор.
– А как же, старший лейтенант запаса.
– Во, на ловца и зверь, понимаете, бежит. А наш военрук все себе замену сыскать не может. – Лыков умял в пепельницу окурок и потянул из пачки другую папиросу. Зам подвинулся к открытой форточке и оповестил, что получает военрук больше двухсот рублей. Гость понял, что пора излагать биографию.
Истомин Виктор Васильевич, двадцать девять лет, инженер-механик, женат, детей нет. Рост чуть выше среднего, худощав, в движениях несколько порывист, сероглазое лицо запоминается немного вздернутым носом да неуместным вихором там, где у нормальных людей начинается пробор, запоминается еще всегдашними смешливыми чертиками в глазах, ехидными зачастую, несвоевременными чертенятами.
– Значит военруком, – потер шею Виктор, – а что, и рискну, все не мастером, при оружии, отстреливаться можно, если туго придется, – чихнул три раза кряду. – Во, правда!..
– Никак к нам на работу востришься? – окликнула в вестибюле бабуся. – Молоде-ец. На-ка, выпей чайку на дорожку. И кто в такое время на мотоцикле ездит! Уторкаешь, не приведи бог, здоровье, потом ведь его ни за какие брильянты не купишь. Оно ведь, здоровье-то, пудами выходит, да только граммульками заходит. Иээх-хэ-хэ, осопател-то как…
– Душистый какой! – изумился Виктор на чай.
– Медок, шалфейчик, малинка, – ласково улыбнулась бабуся. – Эх, молодо-зелено, откуда вам еще знать про здоровье, коль не хварывали.
Около недели Истомин принимал материальные ценности и оружие. Предшественник настоятельно советовал в корне пресекать происки шалопаев громовым командирским голосом и шомполом, иначе, «сядут на шею всенепременнейше». Необычность же расположения городского училища вне города, за четырнадцать километров от него, объяснялась просто – выработались угольные копи, и помещения, что им принадлежали, заняло училище. Официально оно было строительным, но помаленьку обращалось в школу механизаторов, так диктовал набор, спрос.
А вот и первая линейка. Взгляды почти трехсот пар пытливых глаз остановились на новеньком военруке.
– Молодэнький, худэнький…
– Из шустреньких никак…
– Не на таких катались…
– Зевластый, похоже…
– Ничего, быстрее охрипнет…
И тут же, утратив интерес, к директору:
– Картошка на завтраке сыровата.
– Почему депоненты задерживают?
Наконец, масса качнулась, гомоня и топоча, ученики определились по классам, и начались занятия.
Ох, и нелегко давались Виктору первые педагогические шаги. В каком-то полубредовом состоянии он отвечал на бесчисленные вопросы, парировал колкости, делал безуспешные попытки заговорить на учебную тему.
Очередной звонок на урок. В коридоре никого. Сбегал вниз, сверился с расписанием – все верно, группа быть должна. Лишь спустя семь минут объявился малочисленный авангард, дышащий холодом и густым табачным духом. Еще минут пять тянулись остальные. Всего человек двадцать. Истомин выразительно постучал пальцем по циферблату своих часов.
