По колено в грязи пробираясь по весеннему лесу, Лида тысячу раз успела проклясть и дедушку, и его наследство.
Конечно, она-то шла налегке – не то что пыхтящий рядом Глеб, который волок в рюкзаке надувную лодку. И всё равно, шагать по полурастаявшей снежной каше в медвежьей глуши, где даже тропинок нет… Корни будто нарочно ставили подножки, мокрые еловые лапы стегали по лицу, голые ветки цеплялись за волосы, как ведьмины пальцы.
А ведь им с Глебом потом ещё идти обратно.
Да, вчера, на тёплой и светлой Лидиной кухне, всё это виделось совсем по-другому…
***
Она не любила пускать Глеба к себе домой, но тот наотрез отказался встречаться в парке или в кафе – дело, мол, не для посторонних ушей. Лида хорошо знала, какие у брата «дела»: обычно он вспоминал о ней только затем, чтобы попросить денег, которых у неё самой кот наплакал. Но сейчас случай был и впрямь особый.
Плюхнувшись на кухонную табуретку, Глеб параноидально огляделся, словно боялся, что его могут подслушать воробьи за окном, и выдохнул:
– Он рассказал, где искать золото!
Лида, которая как раз заваривала чай, позабыла дышать и вместо лимона порезала палец.
Дедушкино золото. Их семейная легенда.
Ни Глеб, ни Лида не знали маминого отца. Родственники по той линии утверждали, будто их семья не простая, а происходит от какой-то дворянской фамилии – потому-то, по официальной версии, дед и отрёкся от мамы, когда та вышла за простого трудягу с завода. Даже когда отец запил, и дела пошли из рук вон плохо, дед помогать не стал – хотя, по слухам, жил очень и очень небедно. Отчасти якобы потому, что где-то там у него до сих пор хранилось спасённое от революции родовое золото…
В детстве эта история казалась Лиде чем-то вроде волшебной сказки, а потом – просто-напросто чушью. Но вдруг мифический дед, переживший и дочь, и алкаша-зятя, нашёл внуков сам. Позвонил, попросил приехать повидаться, пока его ещё не сожрал рак.
Глеб улетел к нему сразу. Лиде удалось взять билеты только на следующий день, но в тот же вечер ей позвонили сказать, что уже поздно.
Она так и не успела познакомиться с дедушкой. А вот Глеб…
Возбуждённо хлюпая чаем, он рассказывал, как сидел у постели старика, и тот чуть ли не на последнем вздохе рассказал ему, где спрятал клад. В лесу, тут, рядом, как раз недалеко от их родного города, где он и сам жил до ссоры с дочкой. На машине ехать всего часа три. Ехать причём уже завтра, потому что мало ли, зачем рисковать, у стен, в конце концов, тоже есть уши.
– И зачем тебе я? – хмыкнула Лида, выслушав до конца. – Неужто не хочется прибрать к рукам всё золотишко в одну харю?
Глеб поморщился.
– Ты же знаешь, что я без тебя ничего не найду.
Это было похоже на правду: Глеб по жизни терял очки у себя на носу, зато у Лиды с детства был талант находить всё, что от неё пытаются спрятать. Сначала – мамину косметику и тетрис брата, отнятый за двойки, потом – папины заначки, чтобы купить в дом хоть чего-то, кроме выпивки…
И всё-таки Лида знала повзрослевшего Глеба слишком хорошо.
– Так в чём подвох?
Глеб вдруг устало вздохнул, снял очки. Отодвинул кружку с чаем.
– Лид, да какой подвох? Ты думаешь, я забыл, как ты меня от бухого бати прятала? Как в школу ко мне на собрания ходила? Поделимся пополам и расстанемся друзьями. Я – в Москву, ты – в Питер. Идёт?
Разве она могла сказать ему «нет»?
***
Деревья нехотя расступились, выпуская горе-путешественников на берег озера. Наверное, летом тут было бы чудесно искупаться, позагорать на золотом песке, но сейчас, под пасмурным небом, от одного взгляда на чёрную торфяную воду Лиду до костей пробрал холод.
Они с Глебом, сменяя друг друга, накачали лодку ножным насосом. Глеб отстегнул от рюкзака складные вёсла и, погрузив сестру на борт, неумело погрёб к острову, ждущему почти у озера на середине. Островок был крошечный – на нём только и уместилось, что щелястая избушка да навес с половиной поленницы.
Да уж. Дедуля спрятал свои богатства на совесть.
Глеб вытащил лодку на берег. Покосившаяся дверь домика, разбухшая от влаги, долго не хотела открываться; внутри пахло затхлостью и пылью. Грязные окошки едва пропускали свет.
– Ну, с чего начнём? – деловито осведомилась Лида.
– Посмотри пока на чердаке, а я попробую печку разжечь, – Глеб потёр озябшие ладони. – Холод собачий.
Ступеньки лесенки страшно скрипели, но Лиде всё же удалось взобраться наверх. Одного её шага хватило, чтоб поднявшаяся туча пыли заволокла весь чердак, но сдаваться она не планировала, хоть фронт работ предстоял нешуточный. Невысокая комнатка под крышей была завалена чем попало: какой-то старой одеждой, коробками, журналами…
Эх. Надо было взять с собой резиновые перчатки.
Лида начала быстро, но внимательно перебирать груды одежды, выворачивая карманы и ощупывая подкладку. Что-то мрачно подсказывало ей, что им, чего доброго, придётся в итоге вскрывать полы и простукивать стены…
– Да уж, – крикнула она Глебу. – Надо было с ночёвкой ехать!
Он не ответил.
– Эй, ты, щегол! Ты там куда провалился?
Щеглом Глеба окрестил батя. Брат так ненавидел это словечко, что просто обязан был проорать в ответ что-то обидное. Но в доме было тихо.
Слишком.
Когда Лида ссыпалась вниз по лестнице и выскочила на порог, Глеб уже вовсю грёб прочь от острова.
– Эй! – завопила Лида. – Ты чего удумал?!
Как будто она сама не понимала, чего.
Глеб даже не посмотрел в её сторону. Просто размеренно, упорно работал вёслами, становясь всё дальше и дальше.
– Стой! – Лида рванулась вперёд, с шумным плеском влетела в воду. Запнулась, рухнула на колени. – Вернись! Гле-еб!!
Она могла кричать, сколько хотела. Он не обернулся.
Дно около острова быстро ныряло в глубину. Через два шага Лиде было уже по пояс, через четыре – по грудь. Она звала брата, пока не хлебнула поднявшейся к подбородку воды. Попыталась плыть за ним, но дно ушло из-под ног совсем, куртка набрякла от влаги, резиновые сапоги потянули на дно, как тазик с цементом в фильмах про бандитов, и Лиде хватило ума повернуть назад.
Она выползла на берег, лицом вниз упала на землю и зарыдала в голос.
Как? Как она ему позволила?
Лида ведь знала. Знала. Когда они с Глебом выросли, между ними возник негласный уговор: каждый сам за себя. Глядя друг на друга, они видели только грустное детство, которое хотелось забыть навсегда, выбросить и тщательно вымыть руки.
Но… Лиде так хотелось верить. Она так мечтала уехать из их заплесневелого городка. Наконец поступить в университет.
Она сама дала Глебу себя обмануть. Напомнить о времени, когда они жались друг к другу, чтобы выжить. Когда Лида после смерти мамы пришивала брату пуговицы к школьной форме, а он, семиклассник, бежал встречать сестру, если та возвращалась домой одна по темноте…
