Вагон метро, словно гигантский многопастный верблюд, резво выплюнул меня на едва заполненный пассажирами перрон. Я пролетел метров десять и, приклеившись к толпе опаздывающих на работу, неторопливо потек вместе с ней направо, к ступеням флегматичного трудяги-эскалатора.
Мне нравится метро. Особенно нравится потому, что, к счастью, пользуюсь я им лишь эпизодически, когда уступаю натиску сладострастных ремонтников из автосервиса, жаждущих ежегодно заполучать в свои промасленные мозолистые руки мою малолетнюю красотку – «Мазду». Или в один из предпраздничных дней, когда оставаться под вечер на работе полностью трезвым в глазах коллег – не просто прихоть, а скорее преступление.
Сегодня праздниками и не пахло. Наоборот, день обещал быть очень жарким, если судить по накалу и важности вопросов, включенных в его повестку. Не мною подмечено, что, когда очень спешишь, эскалаторы, как правило, не торопятся. Не желая мириться с таким возмутительным отсутствием уважения к моей персоне, я медленно поднимался по ступенькам вверх, стараясь не споткнуться ни об чьи коленки, портфели и сумки.
Оголенные руки и плечи с рекламных щитов, проплывая мимо, казалось, мстят за мою легкомысленную недавнюю невнимательность. В понедельник началась осень. В понедельник я спросонья, заглядевшись на стайку школьниц в отутюженной и накрахмаленной форме, по возрасту почти годящихся мне в дочки, неудачно оценил цвет сигнала светофора. Я ехал неторопливо, но лишь на середине крупного перекрестка сообразил, что если у светофора горит верхний глаз, вряд ли он может быть зеленым.
Расплата за рассеянность наступила незамедлительно. Старая «копейка», поворачивая со встречной полосы, не успела вовремя затормозить и несильно ткнулась облезлым бампером прямехонько мне в левый бок. Бампер, словно намереваясь по-тихому сбежать с места аварии, глухо звякнув, аккуратно отвалился. А на водительской дверце моего авто образовалась неэстетичная вмятина. Так я на несколько дней переквалифицировался в пешеходы и пассажиры метро.
Выйдя на свежий воздух и безуспешно попытавшись с ходу перебраться через Московский проспект, я осознал горькую истину: попадание моего драгоценного автомобиля в ремонт не смогло полностью решить проблему пробок в нашем прекрасном городе. Наконец полноводную реку машин удалось пересечь. Теперь – проще. Пятьсот метров по прямой, затем поворот направо, еще метров сто, белое современное здание, входная дверь, пропуск, к черту лифт, третий этаж бегом, еще один пропуск, кабинет в конце длинного коридора, табличка «Отдел транспортной логистики». Уф. Вот я и дома. В смысле, на работе.
Мой безотказный бежевый ишак какой-то древней, доисторической и потому небыстрой породы, мой компьютер, еще не успел полностью взвалить на свои натруженные временем плечи весь груз рабочих баз и программ, как утреннее пространство просторного рабочего кабинета разрезал телефонный звонок. Кто-то хотел поговорить со мной буквально в самом начале рабочего дня, невзирая на устоявшуюся этику неписаных деловых правил: в первые десять минут тревожить пришедшего на работу, даже по очень срочному делу, не следует! Пропустив первые три трели, я все-таки поднял трубку.
– Иван Андреевич? – Голос в трубке я слышал всего третий раз, но тем не менее сразу узнал его.
Кстати, забыл представиться. Иван Андреевич – это я. А фамилия моя Кузнецов.
– Иван Андреевич? – уверенно переспросил голос, ни на секунду не усомнившись, что попал по назначению.
– Да, это я, – смело сказал я. – Здравствуйте.
– Здравствуйте, – участливо произнес голос. – Вы узнали меня?
– Да, – опять смело сказал я и не повесил трубку.
– Иван Андреевич, примерно полгода назад мы выполнили одну вашу непростую просьбу. Вопрос решился? Вы готовы помочь нам в ответ?
– Да, – в третий раз согласился я. – Если то, что нужно сделать, не переходит разумных рамок.
Уговор есть уговор. Мне предоставили то, что я захотел, и нарушать обещание, какие бы странные события этому ни предшествовали, не входило в мои планы.
Мне показалось, что в голосе появилась легкая ирония:
– Ничего предосудительного, поверьте. Как мы и договаривались. Впрочем, если вы сочтете то, что я попрошу сделать, невозможным (неважно, по каким причинам), вы вправе отказаться. Все так, как я тогда вам обещал.
– Что и как я должен делать?
– Вы помните нашу вторую встречу? – ответила трубка вопросом на вопрос.
– Конечно, – сказал я. – Вы присели за мой обеденный столик.
– Вот-вот, – согласился собеседник. – Пока делать ничего не нужно. Я сегодня подсяду к вам за обедом еще раз и все расскажу. И вот еще что – пообещайте не задавать никаких вопросов. Понятно?
Я даже почти обиделся. Всегда считал, что понятливость – одно из моих немногих развитых достоинств. Никаких вопросов! Понятно. Чего же тут непонятного?
– Заметано, – поставил я точку в таинственном разговоре и подумал про себя: «Лишь бы не шпион какой-нибудь оказался».
Сегодня шеф был не в духе. Еще до обеда он вызвал меня к себе и, не давая опомниться, закидал ворохом поручений, которые я только и успевал за ним записывать. Самые, по его мнению, сложные из них сопровождались подробнейшими комментариями, рассчитанными скорее на новичка, которым я, отработав в данной должности четыре года, считать себя никак не мог. Когда я вышел из его кабинета, в приемной уже образовалась очередь: кто-то из гостей пил кофе, приготовленный секретарем босса Нелли; кто-то просто сидел в мягком кожаном кресле и читал свежий выпуск финансовых известий; пара сотрудников, хорошо мне знакомых, вполголоса обсуждала животрепещущую тему – вчерашний футбольный матч.
Я быстро прошел к себе, положил на стол потяжелевший от большого количества важной информации ежедневник, коротко бросил всем присутствующим: «Я на обед. После него – совещание. Нам поручили много дел» – и, опаздывая по сравнению с обычным графиком на десять минут, спустился на первый этаж. Прямо у выхода из бизнес-центра, в этом же помещении, располагалось небольшое кафе, где обычно перекусывали руководители моего уровня. Топ-менеджеры, как правило, уезжали в уютные ресторанчики неподалеку, они не привыкли к комплексным, пусть и на выбор, обедам. Для рядовых сотрудников кушать в местном кафе считалось дороговато, и они, если не сидели на жесткой диете, либо что-то приносили с собой, либо шли в студенческую столовую через улицу напротив. Поэтому в кафе всегда оставались свободные места. Иногда сюда заходили и оголодавшие посетители с улицы, вход находился до вахты, и никого не задерживали.
Заведение было оформлено в простом и популярном ностальгическом стиле а-ля советская земля. Я обычно обедал в самом дальнем и темном углу. Вверху, почти под потолком, словно стесняясь попадаться на глаза, находился большой плакат. Красные буквы с пожелтевшей бумаги смущенно взывали к посетителям: «Пережуем и перепьем Америку!». Под плакатом, примерно посередине стены, на тонком, едва заметном гвоздике гордо висел опять же красный и линялый треугольный вымпел «Победителю социалистического соревнования». Еще ниже обычно сидел я. Но сегодня мое место уже было занято. Меня ждали. Мужчина средних лет, но по-прежнему атлетического телосложения. Голос, как я про себя его называл, негромко разговаривал по-русски со своей спутницей, женщиной какой-то неуловимо знакомой внешности, которую успешно скрадывали темные стильные очки и бесцветный платок, повязанный косынкой.
