- Счастливая ты, Лизка. - со вздохом говорит Евдокия, неотрывно глядя вдаль. - я, в твои годы, уже хлебнула лиха. Я же провинциалка, приехала с дури в столицу, думала, поступлю учиться, диплом получу. А оно… Вон как обернулось.
Лиза невесело усмехается. Откуда Евдокии знать правду! О том, как две закадычные подружки с горящими глазами беспечно запрыгнули в поезд, навсегда покидая родные края; о том, что Москва, о которой так легко и радужно мечталось в тихом городке, встретила равнодушием и жестокостью реалий.
Девушка поднимает голову, ловя кусачие порывы ветра. Впервые Евдокия с ней откровенничает, аж сердце тревожно ёкает.
- А кем Вы хотели стать, Дуся? - чтобы отвлечься от гнетущих мыслей, спрашивает Лиза, заботливо укрывая ноги женщины тёплым пледом.
На дворе осень. Улицы устланы золотом увядающих листьев, на чердаках и в трубах гуляет ветер. Унылая пора, когда кажется, что впереди лишь беспросветность.
- Врачом, девочка, я мечтала быть. Кардиологом. - с плохо скрытой горечью, с проскальзывающими в тоне нотками разочарования, говорит Евдокия. - у меня мать потомственный кардиохирург, и отец - терапевт. На меня большие надежды возлагали, а я… Подвела я семью, девочка. Не сумела выстоять, сломалась.
- Многие ломаются. Жизнь, она такая, кому-то красную дорожку…
- Да слабая я оказалась, слабая, понимаешь! - неистово возражает женщина, резко ударив по подлокотникам инвалидной коляски. - мне нужно было всё и сразу. Квартиру свою, денег. С дуру-то и пустилась во все тяжкие. Связалась не с той компанией, и покатилась… Покатилась вниз!
Что на это ответить? Лиза зябко пожимает плечами, развернув коляску в сторону санатория. Вновь на душе заскребли кошки, вспомнилось, как год назад они с Лёлькой, подругой лучшей, тоже едва в бездне не очутились. Лёлька-то ладно, у неё талант, поёт она классно, на фортепиано играет, ей была прямая дорога в Гнесинку, а потом и на большую сцену. А Лизка что? Посредственность, мышь серая. Школу, правда, закончила с золотой медалью, да только награды не увидела. Директриса, суровая гренадёр-баба Людмила Сергеевна Мозоль, отвела отличницу в сторонку в день выдачи аттестации, и отрубила:
«- Значит, так, Стахова. Про медаль забудь, попечительская палата обещали прислать золотишко, когда выбьют из Главка образования. А это, как ты догадываешься, не один месяц пройдёт. Если вообще - отдадут. По отчётности у них всё путём, вы, трое претендентов, якобы получите свои медали сегодня. Ну, ты же не дура, Стахова. Умеешь делать хорошую мину при плохой игре, верно? Так вот, дорогуша, ты с ребятами поговори, разъясни им по-человечески. Чтобы, в общем, скандала не было…»
Лиза даже не огорчилась. Прожив семнадцать лет в родном захолустье, уже ничему не удивлялась. Да и на кой ей медаль, если в столицу всё равно не отпустят. Мать обливается горькими слезами, отец жёстко сказал, что дочь должна поступать учиться в областной ВУЗ. Не вырваться ей из провинциальной глуши в ближайшее время…
- Останови! - требует вдруг Евдокия, вцепившись пальцами в плед. - останови, сказала! Не хочу тухнуть в клетушке, воняющей лекарствами. Смертью там воняет.
Характер у женщины, конечно, отвратительный. За полтора года, что Лиза ухаживает за Дусей в качестве сиделки, всякого наслушалась. Евдокия - бывшая жена местного олигарха. Пять лет назад этот козёл, с которым она прожила двадцать лет, бросил её ради молоденькой манекенщицы, а Дуся пыталась с собой покончить. Из окна прыгнула, но спасти успели. Только травмы позвоночника оказались тяжёлыми, с тех пор не ходит…
- Иди. Подышать дай, хорошо-то как сегодня. - рычит Евдокия, яростно смахивая налипшие на лицо волосы цвета мёда. - иди, говорю, оставь ты меня! Надоела жутко! Вечно за спиной торчишь, как тень. Убирайся отсюда!
- Я на лавочке подожду. - привычно проглотив обидные слова, тихо произносит Лиза, и бережно укутывает Дусю до самых плеч. - прохладно что-то, простудитесь.
- Да уйди ты! - с безнадёжностью в голосе воет женщина, отвернувшись. - ступай, попроси, чтобы ужин мне разогрели, да телефон принеси. Позвонить хочу.
Вокруг никого. Вечером в санатории обычно пустынно, персонал на обходе подопечных, сами больные - кто на процедурах, кто отдыхает. Мучает что-то, словно дёргает за душу. Бросив внимательный взгляд на Дусю, Лиза торопливо шагает по усеянной листвой дорожке к крыльцу. Звонить Евдокии некому, разве что далёкой родственнице. Не то племянница у неё живёт в Подмосковье, не то крестница. Хотя, Лиза ни разу эту мифическую Нину не видела, лишь слышала, как Дуся с ней по мобильному иногда разговаривает.
Странно это… Могла бы эта Нина навестить одинокую женщину.
После живительной прохлады в помещении жарко, шея мгновенно вспотела под распущенными волосами. Схватив чёрную «раскладушку» с полки, девушка быстро идёт на кухню. Сегодня на ужин жареное мясо, Дуся его не очень жалует. Может, попросить приготовить для неё что-нибудь другое?
- Чего носишься, как угорелая? - беззлобно бурчит толстая тётка в красном фартуке, переставляя с плиты большую жаровню.
- Тёть Галя, я с просьбой.
- И чего надобно? - недовольно сдвигает тонкие брови Галина, мимолётно глянув в окно, как вдруг лицо её бледнеет, а пухлые руки, выронив половник, взлетают к щекам. - Господи… Боже правый! Ой, мамочки-и-и…
Оттолкнув начавшую приседать на стул Галину, Лиза метнулась к окну. У ворот уже толпятся люди, по двору бежит заведующая, и её белый халат развивается, подобно крыльям спустившегося с небес ангела. У Лизы обрывается внутри. Там, на дороге, валяется вверх тормашками инвалидная коляска, и даже чудится, будто слышен скрип вращающихся колёс. Ничего не разобрать в какофонии мелькающих спин, подъезжающих машин, но…
Знакомый плед в сине-зелёную клетку почему-то комком лежит на земле. И над кем склонилась заведующая? Лиза прирастает к месту, мозг отказывается верить происходящему. Дуся... Дуся там, неподвижная, с запрокинутой головой. Светлые волосы испачканы ржавыми потёками, и это… Это кровь?
Услышав собственный вопль, девушка отшатывается, ноги не держат, её трясёт. Медленно, как тряпичная кукла, сползает вниз, и, обхватив руками дрожащие плечи, беззвучно шепчет:
- Кто…? О Боже, Боже мой, кто это сделал? Кто…?
