Первый БМВ ей подарил папа, но на бензин Леля зарабатывала сама показом нижнего белья. В доме у нее жила афганская борзая Астрид, у которой были шелковые подушки и серебряная миска.
Зачем я нужен Леле, непонятно. Ей почему-то интересно шляться со мной по подвалам, слушать поэтов, пить из горла водку, изысканно материться, как матерятся филологини, курить травку и менять половых партнеров.
Какого черта я с ней возился – не знаю. Она красива, но какой-то журнальной красотой. Ее легко представить на обложке таблоида. Когда она брала меня под руку, мужчины оборачивались.
У нее на работе грянул кризис, денег не платили. Все девочки разбежались, фотографы смылись, дизайнеры подались в другие агентства, только Леля и офис-менеджер Олег остались.
Говорю Леле:
– С твоей красотой легко найдешь работу.
– Мне деньги не нужны.
– А Олег чего остался?
– Он меня любит.
– У него жена и дети.
– Все ходит и в глаза заглядывает.
– Все равно уходи, – сказал я.
Потом через месяц смотрю, она в «ВКонтакте» фотки вывесила. С Олегом то, с Олегом се, у песочка, на холмике, возле пальмочки. Все на папочкины деньги.
Снова звоню:
– Как жизнь?
– Игорь, я беременна. У тебя есть знакомые в шоу для беременных?
– Какая же ты бестолковая, Леля! – и бросил трубку.
С моим ростом на Лелю было трудно смотреть. У нее метр восемьдесят восемь. Разглядываешь грудь – ни головы, ни ног не видно.
* * *
Я когда трубку бросил, потом долго по ночам ворочался. Встану в три, подойду к аппарату, нажму «Леля», телефон трень-трень, номер набирает, и вот когда уже первый гудок чуть заскрипит в ухе – нажимаю отбой. И так раз пять-шесть за ночь. Спишь еле-еле. Придешь в редакцию, под глазами круги, а шеф Герман Иосифович:
– Ты что, Игорек, пил? Пить при нашей работе нельзя, – смеется и подсовывает свежий номер для проверки.
И вот когда в очередной раз бился со статьей, мобильник завибрировал.
– Пойдем на «DJ Вагину».
Сразу узнал Лелю.
– Может, на Дихалева? Он из Казани приезжает с какой-то теткой.
В семь вечера стою на «Новослободской» в центре зала. Приходит сияющая, сережечки – золотые рыбки, ботфорты, штаны галифе серые и такой же серый плащ.
– Где живот?
– Это я тебя проверяла.
Дихалев читал замечательно. Я специально пришел на Дихалева. Каким-то бездонным голосом он читал о всякой ерунде, которая, в общем-то, и есть наш мир, весь наш мир ерунда. Но большинство прикатило на тетку. Тетка мне не понравилась – отличница. Все премии возьмет, во все союзы вступит.
* * *
Дом у Лели за городом, а БМВ на приколе. Папа первый раз в жизни отказался дать денег. Говорит: «Выходи замуж, пусть тебя муж кормит».
За окном электрички проплывал однообразный пейзаж ближайшего Подмосковья. Неказистые социалистические домишки садоводческих кооперативов, краснокирпичные особняки. На платформе «Овражки» сидел черный горластый пес и лаял на выходящих из вагонов.
На перегоне «Родники» – «Вялки» с насыпи поднялся подросток и бросил в наше окно камень. Большинство осколков задержало второе стекло, но два или три засели у меня в руке. Пока соседи сообщали о случившемся машинисту и вызывали милицию, Леля достала платок, аккуратно вынула из моей руки осколки и перевязала ее. На станции вместо маршрутки сели в такси и двинулись к ее загородному жилищу.
Дома обработали руку йодом, перевязали бинтом, развели камин. Леля не умела разводить камин, положила дрова снизу, а бумагу сверху бросила. Понятно, что ничего не получалось. Тогда я все переложил: бересту и картон вниз, полешки сверху, и чиркнул зажигалкой.
Достали из холодильника по пиву и уставились на огонь.
– Еще бы чуть-чуть, и осколки попали бы в глаз, – сказала Леля и прищурилась, разглядывая огонь.
– Я верю в свою судьбу.
– Ну, ты буддист, – рассмеялась Леля и этим рассмешила меня. Мы смеялись минут пять, приподнимая ноги с рыжего ковра и расплескивая пиво по бревенчатым, покрытым желтым лаком стенам. Прибежала Астрид и стала на нас лаять. От афганских борзых толку никакого, только пух. Надо каждый день вычесывать, а то комья валяются по углам дома. Судя по всему, Астрид не вычесывали уже месяц.
Неожиданно я развернулся и положил руку на грудь Леле. Она перестала смеяться, медленно убрала руку и сказала:
– Ты кто, Игорь? Ты – друг, – и ушла на второй этаж.
Дрова прогорели, и я тоже лег спать. Ночью Леля пришла ко мне. Мы обнимались, целовались, но у нас ничего не было.
* * *
Утром приехал папа. Василий Петрович вытащил меня в трусах на мраморную кухню, поставил бутылку «Русского стандарта», и мы стали пить. Когда Василий Петрович пил, то закидывал назад голову и проводил ладонью по затылку, после третьей рюмки он пошел пятнами и пить бросил, но мне все подливал и подливал.
– Вот ты, крысолов, любишь мою дочь?
– Люблю.
– Руку-то не по пьяни покоцал?
Сверху спустилась Леля. Синий шелковый китайский халат ей шел, на ногах были тапочки-зайчики, в правой руке она держала сигарету и выпускала дым вертикально вверх.
Вот говорят, что все модели холодные. У меня была одна певица. Я ходил вместе с ней по клубам и провожал домой. Самое страшное начиналось ночью. Никто из нас не мог довести друг друга до оргазма. Она никогда со мной не кончала. Я ни разу с ней не кончил. Кто был холодный – непонятно. Мы то сбегались, то разбегались.
Василий Петрович повел меня в подвал показывать газовые вентили. Под домом была врыта емкость, в которую закачивали сжиженный газ. В год на отопление уходила половина емкости. Потом он достал грампластинки и включил проигрыватель. Хрупкая игла выхватила Yellow submarine. Отец Лели, несмотря на свою грузную борцовскую комплекцию, дубы-руки и балки-ноги, сидел и подпрыгивал на тахте, и мне казалось, что если я стану мужем Лели, то он всю мою оставшуюся жизнь пропрыгает рядом на тахте под хриплое ворчание винила и жизнелюбивый скрежет «жуков».
В два, к обеду (на обед жарили шашлык из баранины), приехал Олег. Смуглый южный парень, не чурка, а просто южная помесь, может греки какие у него в генах покопались. Подарил букет из двадцати одной розы и шампанское «Асти», приложился к ручке Лели, целовал так долго и влажно, что я привстал со стула.
