Острая сталь холодила горло. Стражи были настроены серьезно, смотрели гневно и, похоже, ничуть не сомневались в своей правоте.
– Тебя велено отвезти на допрос, шваль, – грубо прокаркал крепкий, плечистый мужчина, очевидно, главный средь небольшого отряда. Он был доволен – анонимный донос оказался верным, они нашли мерзавца именно там, где было указано, и настигли его среди погружающейся в ночь степи. Здесь ему было не ускользнуть, а за его поимку князь должен был бы щедро отблагодарить подданных, осыпать их златом и серебром, поэтому фантазия уже рисовала бравому воину безбедное будущее.
Глубокие зеленые глаза в обрамлении густых черных ресниц изумленно распахнулись.
– За что?..
Обвиняемый – худощавый, невысокий юноша с маловыразительным лицом, на котором особенно выделялись только удивительные глаза, непонимающе поднял брови. Своей вины он не видел или не желал признавать.
– Вы, право, обознались, – он сделал попытку неловко улыбнуться, – Я всего лишь менестрель, безродный скиталец…
– Не хитри, чернокнижник! – еще один страж шагнул вперед, и красноречиво натянул тетиву лука, – Люди видели, как ты летаешь ночами и купаешься в ледяных источниках, где не выжить благочестивому человеку! Ты якшаешься с черной магией, тебе служит мрак!
– Мне?.. – молодой человек осторожно отступил, пытаясь отодвинуться от острого меча у горла. Глава стражи сделал резкое движение, и на бледной коже его шеи появилась длинная красная царапина. Юноша задрожал.
– Но будь я чернокнижник, разве был бы я таков? Взгляните – плащ мой порван, сапоги совсем прохудились, да и брожу я по княжеству Финора ногами, без коня, перебиваюсь с хлеба на воду. Я лишь бедный странник, бродячий менестрель, зарабатываю себе на жизнь пением песен…
– Вот о песнях твоих и идет слава! – третий страж, вооруженный крепким деревянным колом с острым концом, скривился, – Красивые девки сохнут по тебе повсеместно, врагов своих ты заклинаешь так, что им остается лишь молить о смерти! Давай руки, нечестивец! Мы свяжем тебя и оттащим к судье, тебя ждет приговор, а затем казнь!
Менестрель опустил голову. Руки его не двигались, протягивать их для веревок он не собирался и, по-видимому, признавать себя виновным не желал.
Стражи переглянулись, не зная, что делать. Подходить к чернокнижнику никто из них не решался, предпочитали говорить на расстоянии вытянутого меча.
Несколько секунд ничего не происходило – обвиняемый молчал, обвинители ждали.
Ветер гулял по степи, тихо шелестя травой. Солнце садилось, и вечерний мрак покрывалом ложился на пустошь, окружая замерших друг напротив друга людей, забирая их во тьму, сбивая с толку и путая мысли. Надо было спешить – в ночи у чернокнижника всегда есть преимущество, он все-таки создание мрака.
Главный страж, сознавая, что ответственность за поимку преступника лежит на его плечах, неуверенно переступил с ноги на ногу, собираясь приказать мерзавцу сдаться, но внезапно осекся на полуслове.
Плечи менестреля тряслись – он беззвучно смеялся, не в силах сдержать веселье. Руки его по-прежнему висели плетьми, голова была опущена – поза, свидетельствующая о глубоком отчаянии, о признании вины, – но он смеялся. Смеялся весело и неудержимо, так, будто находился на представлении весельчаков-фигляров, а не перед ликом своей судьбы.
– Смеешься, шваль?! – вскипел тот из стражей, что сжимал кол, – Скоро будешь смеяться с осиной в груди! Судья вынесет приговор, и ты будешь осужден…
– От осинки не родятся апельсинки, – последовал тихий задумчивый ответ. Менестрель все так же не поднимал головы.
– Вы спутали меня с вампиром. Это их, по преданию, можно убить осиновым колом в сердце. Я же лишь человек.
– Ты чернокнижник, слуга дьявола! – взревел главный страж, занося меч, – И не смей заклинать, если не хочешь, чтобы я отсек тебе голову!
– Без суда и следствия? – менестрель вскинул упомянутую голову, и глаза его серебром сверкнули в ночи.
Стражи отступили. Они слышали об этом когда-то, знали, что глаза чернокнижников способны менять цвет во время обращения ими к дьявольской магии, но не ожидали увидеть это воочию. Сейчас, глядя в два серебряных блюдца, полностью лишенные зрачков, с черной каймой по краю радужки, храбрые воины ощутили, как сердца сжимает страх.
Их было трое, он был один, но сейчас им чудилось, что они в меньшинстве.
– Мои слова были не более, чем расхожим выражением, – медленно говорил чернокнижник, не сводя взгляда с главного средь стражей, того, что все еще держал у его горла меч, – Я же не сказал, к примеру… – глаза его блеснули, – В руке твоей меч часто бывает, Но не заметишь, когда он растает!
Прижатый к горлу меч брызнул расплавленными, раскаленными металлическими каплями в лицо стражу. Тот дико закричал, роняя бесполезную рукоять и хватаясь за лицо руками; упал на колени, утыкаясь лбом в землю.
– Не смей! – взревел тот из стражников, что сжимал лук и спустил тетиву.
«Менестрель» взмахнул рваным плащом и, пряча лицо в высокий ворот, отбил стрелу подолом ткани. Стрела, отлетев, вонзилась в землю, а нечестивец что-то быстро-быстро зашептал, торопливо складывая из рук одна за другой странные фигуры. Под конец он вдруг упал на одно колено и прижал ладонь к земле.
– Понапрасну не блажи, Луну под ноги положи, – насмешливо предложил он стражу, уже налаживающему другую стрелу. Тот испуганно опустил взгляд.
Трава под ногами светилась мистическим, серебряным светом, поднималась, росла, обвивала его ноги, как веревки, спутывала их, сковывала, не пускала… Страж неловко дернулся, зашатался и упал, испустив дикий крик. Обе ноги его были сломаны.
Чернокнижник перевел взгляд на последнего из своих врагов, и тот испуганно выставил перед собою кол. Молодой человек, уже не скрываясь, расхохотался.
– Что делать с тобою, даже не знаю… – сквозь смех вымолвил он, и вдруг будто зачерпнул что-то рукой, начиная поднимать это вверх, – Летать тебе, как и я летаю!
Земля ушла из-под ног. Страж взмыл в воздух на добрый десяток локтей, и повис там, беспомощно дергаясь и отчаянно пытаясь опуститься. Кол выпал и вонзился рядом со стрелой в землю.
Чернокнижник присел рядом с оружиями и, склонив голову набок, с интересом оглядел их.
– Кол, стрела и расплавленный меч… – тихо проговорил он и, вздохнув, прибавил будто бы про себя, – Пророчеств на белом свете не счесть. Я не желаю вам зла, – он поднял голову, окидывая взглядом поверженных стражей и неспешно выпрямился, – Завтра вас обнаружат, и передайте мои слова людям князя… Ему следует лучше подбирать стражей.
С этими словами «менестрель», развернувшись, сунул два пальца в рот и резко свистнул. По степи, взявшись из ниоткуда, вдруг разнеслось конское ржание и громкий топот копыт.
