© Елена Полубоярцева, 2023
ISBN 978-5-0059-9990-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
>(моим вдохновительницам, Вильдан Атасевер и Стане Катич, с их очаровательными улыбками и волшебными глазами, сотня благодарностей и тысяча воздушных поцелуев! Моему вдохновителю, Алану Рикману (1946—2016), единственному настоящему Филиппу Стоддарду из всех возможных, я Вас помню!)
Утро в маленькой гостинице началось привычно: капризная старушка миссис Эбигаэль из своей комнаты на втором этаже громогласно требовала сию же минуту принести вторую чашку кофе. И ещё свежую булочку и немного сливового варенья. И ещё грозилась уехать немедленно, как и каждый день.
– Полина, милая, поторопитесь, не вечно же мне ждать! – слышалось сверху, пока Полина Николлс спешно собирала осколки разбитой чашки. Что и говорить, чашка выскользнула из рук, едва только повсюду раздался зычный голос постоялицы.
– Минуту, мэм! – в голове в это время пронеслось «Две ложечки сахара в кофе, как Вы любите!», – Уже готово!
Приятные ароматы ласково щекотали нос, и Полина впервые за полтора часа с минуты пробуждения почувствовала голод. На часах была половина шестого и, казалось, миссис Эбигаэль с каждым днём завтракает всё раньше. Впрочем, может быть, усталой хозяйке гостиницы это только казалось. Итак…
На небольшом деревянном подносе тесно уместилась требуемая чашка кофе, тарелка с булочками и вазочка ароматного тягучего варенья, и, сопровождаемый Полиной, поднос поднялся по лестнице в комнату номер «4».
Это была, пожалуй, самая большая и самая уютная комната в доме из тех, которые в лучшие дни занимали постояльцы. Бывшая спальня Полины. Теперь она живёт в комнате поменьше… Войдя в эту светлую, наполненную воздухом спальню, Полина застыла на пороге, любовно оглядываясь вокруг. По правую сторону от двери шкаф с книжными полками; книги поддерживают милые статуэтки, около этого объемного шкафа пуфик темно- бардового цвета и круглый столик-тумб для книг и мелочей. Дальше широкое окно, сейчас задрапированное плотной тканью (миссис Эбигаэль о ставила лишь тонкий луч света, ей по душе полумрак), и около него за столом, накрытым к завтраку, сидит сама Дороти, миссис Эбигаэль, внушительного роста, но сухопарая. На столе в мелкой пепельнице тлеющая сигарета.
Полина застыла на пороге с подносом в руках.
– Ну, что же Вы, миссис Николлс, живее! – старая женщина взглянула на женщину моложе. – Я плачу за расторопность!
Полина, немного помедлив, приблизилась к даме, опустила поднос на стол, поставила посуду перед Дороти Эбигаэль. Когда та пригубила напиток, решила, что больше уж молчать нельзя.
– Ваши письма вернулись! Оба, вчера! Видно, адресат…
– Не желает меня знать? – усмехнулась миссис Эбигаэль с горечью. —Что ж, верно подмечено! Отправь телеграмму, – сухо добавила, сделав второй глоток.
Полина кивнула. Напрасные попытки!
Уже у самой двери она услышала:
– Возьми за труды, – пятьдесят фунтов. – Дела у тебя не очень-то хороши, правда?
Да, дела были уже плохи. Месяцы затишья, пара постояльцев на несколько дней, занявших одну комнату и быстро уехавших домой. Потом снова пустые комнаты, счета в почтовом ящике, нет денег на новые лампы… Одна старуха Эбигаэль ещё занимала спальню, платила щедро, но ей некуда было идти и положения её было так же незавидно, как и положение Полины.
На столе перед ней ещё стояла чашка с давно остывшим чаем, а Полина так и сидела, просто глядя перед собой. На столе рядом пятьдесят фунтов, которыми нужно воспользоваться как можно позже и практичнее. Воспользоваться, когда уже не будет другого выхода.
Она встала и огляделась. Маленькая кухня в зелёных тонах с деревянными ящичками для посуды и утвари, раковина, у двери большой ящик для овощей. Стол, за которым она сидела, и четыре стула вокруг, очень скромно и даже уныло. Женщина бросила взгляд на белесый потолок, прогладила рукой скатерть.
Дом Полины не всегда был гостиницей. В этой просто обставленной кухне ещё недавно она накрывала ужины для дочерей и мужа. Стол накрывался на четверых, и всегда было очень весело и шумно. Вечера с их мягкой мглой и светом жёлтого фонаря за окном, игриво заглядывавшего внутрь, становились уютнее и теплее за бесконечными разговорами и негромким смехом. Дэвид, муж Полины, обычно шутил, резал жаркое, после разливал чай и дразнил всех закрытой коробкой с печеньем или конфетами. Две дочери, старшая Митчелл, копия отца и младшая, Бекки, очень похожая на мать, так пристально и невинно смотрели на родителей, что в конце концов вся коробка доставалась им, и к ночи у маленькой Ребекки болел живот…
Они больше не собираются за одним столом…
Их не четверо больше…
Полина овдовела, а девочки лишились отца два года назад. Она до сих пор носила траур не только в одежде, но и во всём. Редко улыбалась, без необходимости больше не говорила, но стала скупа на слёзы, хотя и в самом начале почти не плакала по мужу, погрузившись в прошлое счастье. Ещё больше полюбила дочерей и странно привязалась к дому, появился страх его утратить.
Тогда она открыла его всем. Приезжие, люди, нуждающиеся в ночлеге и отдыхе, которые могли отблагодарить её добрым словом, шуршащей купюрой или горстью монет, потекли к ней рекой, получали горячий ужин, молоко и отправлялись дальше, часто возвращаясь вновь. Николлс была гостеприимна, любезна с каждым, её многие любили за кроткий, милый нрав.
Так было довольно долго, но со временем оживший было вновь особняк стал медленно погружаться в прежние уныние и скорбь. О неотвратимом течении времени напоминали лишь счета в конце каждого месяца, оплатить сумму в которых стало для владелицы гостиницы сложной задачей. Пустующие комнаты для постояльцев Полина снова стала держать под замком, покрыв белыми чехлами всю мебель. Это хотя бы позволяло экономить на электричестве и, пожалуй, избавляло от лишних иллюзий. Полине это ещё и помогло вернуться к тревожному настоящему.
Когда дела гостиницы ещё шли хорошо, и она приносила доход, давала стабильность или её ощущение, миссис Николлс была так воодушевлена и даже спокойна, что позволили себе не преподавать больше любимый французский. Теперь эта тогдашняя безмятежность казалась почти преступлением, и женщине очень хотелось повернуть время вспять. Она дала в «Дэйли» объявление, но никому не был нужен учитель, прачка или домашняя прислуга. Тогда надежда растаяла вовсе.
Опять вернулся прежний страх потерять не крышу над головой, но всё, что ещё осталось у них собственного, не принадлежащего больше никому…
Она ещё оцепенело стояла посреди комнаты. Ей была свойственна нерешительность в поступках, она долго принимала решения и некоторые из них теперь ставили её на край пропасти. Было время отчаянных попыток спастись, но выхода она не находила.
