Она вошла в тёмный зал. Её шаги были слышны, наверное, по всему дому. Шаг. Другой. Третий…
В любом другом доме слуги бежали бы впереди неё и зажигали бы свечи или газовые лампы. К газовым лампам она ещё не привыкла. В её доме… Слуги… ох.
Слуги расступались перед ней неслышным шагами, осторожные как кошки и такие же гибкие.
Словно в насмешку она – единственная из всех людей – видела их такими, какими они были на самом деле.
Она предпочла бы не смотреть.
Не видеть.
Окна в зале выходили на улицу столицы. Там горели газовые фонари, не смолкала жизнь. Топот копыт, шум колёс, крики…
Она остановилась у окна, высокого, в высоту стены. Остановилась и стала смотреть на улицу. На жизнь, шумящую у самого дома.
Мужские руки мягко легли ей на плечи. Помедлили… сжали сильнее, обжигая даже сквозь одежду.
– Нет, – бросила она через плечо.
Руки ослабли. Прикосновение стало почти неощутимым.
Потом вернулось.
– Нет, – повторила она.
Безнадёжно.
Но… иногда он слушался.
Иногда.
Он принялся – сперва мягко, потом всё настойчивей и настойчивей, – разминать ей плечи. Сильные руки и такие бережные прикосновения. Он словно обещал отдых после трудного дня… покой… радость… блаженство…
– Нет, – резко сказала она. За спиной послышался смешок.
Ну да.
Всё правильно.
Её желание ничего не значит.
Отдыха не будет.
Не будет и блаженства.
Только выматывающая страсть, от которой утекали силы.
Сколько ещё таких ночей она выдержит?
Руки скользнули по шее, коснулись волос. Он принялся вынимать шпильки, шиньоны, расплетать сложные косы.
Невесомые движения.
Пока наконец чёрные волосы не окутали её покрывалом.
– Да, – прошептал он настойчиво. Она не шевелилась и тогда он обошёл вокруг неё, опустился на колени. Она видела при свете из окна его фигуру, а вот крючка для пуговиц – нет, не могла разглядеть, как не могла разглядеть, как он медленно, пуговка за пуговкой освобождает её ноги из тесного плена. Ещё одна… ещё… У неё вырвался вздох облегчения, когда он снял тесный ботинок с её ноги и несколькими точными движениями разогнал кровь. Теперь вторая нога.
Она едва не потеряла равновесие и была принуждена коснуться его плеча, чтобы не упасть. Коснулась обнажённой кожи, горячей, прямо-таки пышущей жаром. А он не спешил. Движения сделались ещё медленнее.
Пуговица за пуговицей. Неторопливо. Она закусила губу. Одно прикосновение было для неё пыткой. Внизу живота расцветала боль. Расцветало желание, которое она гнала. Но вот и вторая её нога очутилась на свободе. А он уже скользил руками выше, под её шуршащие слои нижних юбок.
Надо было отдёрнуть руку, но мышцы налились тяжестью. Мужское плечо, мускулы, напряжённые даже в покое. Вцепиться в него, сжать, вонзить ногти…
Нет.
Да.
Нет.
Мужские руки скользили по ноге вверх, лаская сквозь тонкий чулок. Выше… выше… Её дыхание участилось.
Эта пытка надолго.
Вот он коснулся панталон. Она бесполезно сжала колени. Он – она чувствовала кожей – сдержал смешок.
Это было её условие – не смеяться.
Ни в коем случае не смеяться.
Это было единственное, что он обещал всерьёз.
Его руки скользнули ещё выше, к корсету, а после ниже, к отходящим от него лентам, которые удерживали чулки. Щелчок, который она скорее уловила, чем услышала. Второй, третий.
И вот он скатывает с её ноги чулок, теперь уже неприкрыто лаская обнажённую ногу.
Так же не торопясь он обнажает и вторую.
Вот и всё.
Она босиком.
Ноги ощущают холодноватую гладкость паркета.
Ей жарко, и эта прохлада приятна.
Надо сказать спасибо.
Перебьётся.
Он поднимается с колен и заключает её в объятья. Она покорно расслабляется, прячет лицо у него на плече, позволяет его чутким пальцам перебирать волосы у неё на затылке. От его нежных касаний по шее бегут мурашки.
В его взгляде горит адское пламя.
Она знает это.
Знает, что и сама проклята.
Не раздалось ни звука, но он поднял взгляд. Теперь он смотрел на дверь поверх её плеча.
– Леди, – даже не пытаясь изобразить почтительность, сказал бесшумно вошедший слуга. – К вам посетитель.
Она молчит.
– Это детектив из уголовной полиции, – добавил слуга.
– Я не принимаю, – наконец, отзывается она.
– Он уже вошёл, – поясняет слуга. – Я сказал, что вы примете его в библиотеке.
Он вышел, оставив их вдвоём.
У неё раздаётся мученический вздох.
– Террелл… – жалобно стонет она.
Он улыбается. Отстраняется, нежно целует её в лоб.
– Я не хочу, – шепчет она.
Кого волнуют её желания?
– Закрой глаза, – приказал он.
Она подчинилась. Что-то дёрнулось, словно пол ушёл из-под ног, она на мгновение стала невесома, а потом…
Она открыла глаза.
Теперь она сидела в кресле в библиотеке. Тяжёлая юбка надёжно скрывала босые ноги. А дверь как раз открывалась.
Подниматься она не стала.
Невзрачный человечек в потрёпанном сюртуке не прошёл – просочился в приоткрытую дверь.
– Миссис Дженкинс?.. – спросил он.
– Да, это я, – кивнула она. – Чему обязана?
– Энн Дженкинс? – не унимался человечек.
– Да.
– Ваш муж был…
– Мистер Дженкинс, эсквайр. Артур Дженкинс.
Человечек просиял.
– Вы позволите? – спросил он и, не дожидаясь разрешения, сам подвинул стул и сел.
Она сложила руки на коленях и выжидающе посмотрела на человечка.
Что-то в нём такое было, что слуги его впустили.
Что?
Выгода?
Угроза?
– Вас, конечно, удивил столь поздний визит… – начал было человечек.
Энн пожала плечами.
– У вас, разумеется, были причины. Надеюсь, это не касается моих слуг?..
– Как раз касается, мэм, – покачал головой человечек.
В его руках сами собой появились блокнот и карандаш.
Ах, вот оно что.
Да, этого следовало ожидать.
А она так устала…
– Я нанимала их через агентство. Вполне довольна их работой. Чем они занимаются в свободное время – не знаю. Они представили вполне удовлетворительные рекомендации. А что они натворили?
– Нет-нет, они ничего не натворили. Но вот в Лидсе…
Энн нахмурилась.
– Лидс? Не помню, чтобы я там бывала. Я приехала сюда из Бирмингема.
– А перед этим?..
– Перед этим я отдыхала в Бате. А до того снимала поместье в Суррее. Врачи прописали мне провести лето на свежем воздухе. Простите, я не понимаю, чем вызван ваш интерес.
– Когда вы уехали из Лидса…
– Повторяю, я никогда не была в Лидсе.
– Прошу прощения. Когда женщина, похожая на вас, уехала из Лидса, родные хватились одного из её слуг, Билла Джонса. Его видели после её отъезда, а потом он исчез…
– Это, разумеется, очень интересно, но я не понимаю, какое отношение имеет ко мне.
Человечек не слушал и продолжил зловещим голосом:
– А потом под домом, который она снимала, нашли человеческие кости.
Энн поморщилась, подняла руку ко рту. Её замутило, но леди, конечно, не показывает своих слабостей.
