На постоялом дворе было необычайно людно. Зелёное лето уже сменялось золотой осенью, а это означало, что люди, столь вросшие в землю все остальные времена года, бросят свои дома и отправятся в путь. Кто ради наживы, кто – продать на ярмарке урожай и прикупить расписных платков и шалей жёнам, дочерям и невестам, кто – приключений ради, а кто – вслед за своим бродячим сердцем. Мимы, путешествующие бурги и тэны, даже самые из всех тяжёлые на подъём керлы – все сословия высыпали на дорогу, пользуясь последней в году возможностью повидать мир – пока дороги не развезло осенней распутицей. А это означает радость для хозяев постоялых дворов – можно взвинтить цены на комнаты, кровати, лавки в общих залах и даже сеновалы. Но это означает и постоянную тревогу для хозяев постоялых дворов – не хватили ли они лишку, заломив цену? Что, если гости уйдут от них на дворы соперников или вовсе – пока погода позволяет – спать под открытым небом? А уж если гость окажется не из тех, кого можно безнаказанно обсчитать – так и вовсе пиши пропало. Но жить-то надо, и надо запасаться средствами на позднюю осень и зиму – время холодов, злых ветров и безлюдных путей.
Переступив порог, я внимательно оглянулась, следуя наставлениям древности. Тело клонила к земле нечеловеческая усталость, но нужно было прежде всего убедиться в безопасности пристанища. Вот семья керлов – продали корову и всё пересчитывают деньги, споря, достаточно ли выручили за свой дорогой товар. Вот бродячий фокусник, возмущается, что сидящий рядом сын тэна назвал его мимом, а не бургом. Ну, и сын тэна рядом с ним – пользуется преимуществом своего сословия, пронёс меч на постоялый двор и теперь посмеивается над бесполезной злостью. Вон бург, одетый так плохо, что сразу видно – богач. Это ещё и не считая пятёрки сынов тэнов, сидящих на лавках недалеко от него. А вон – бродячая танцовщица. Эта не обижается, если её назвать мимми, она будет счастлива и горда таким обращением. Вижу, платить ей сегодня не придётся – ни за обед, ни за комнату. Немолодая керли (из тех, что продали корову), по виду, мать семейства, неодобрительно косится на бесстыдницу, а молодёжь глазеет на неё в восторге. Юношам нравится женщина, девушкам – ярко-красное платье, лёгкое, летящее, при одном взгляде на которое хочется засмеяться. Но вот меня заметила хозяйка двора.
– Эй, мимми! – грубо окликнула она меня. – Нечего стоять на пороге, ветра в дом гулять пускать! Хочешь ночевать – это ко мне, хочешь есть – ко мне, заплатишь, так напиться принесу. А стоять и глазеть у меня не положено.
– А чем тебе не угодили ветра, керли? – удивилась я, но всё же шагнула вперёд, в душный зал, где пахло плохой едой, немытыми человеческими телами и гнилью. – Коли с ними по-доброму, они тебе одно только добро сделают.
Хозяйка постоялого двора презрительно фыркнула, не то обидевшись на обращение, не то выражая отношение к моим словам.
– Чего тебе, мимми? – хмуро спросила она.
– Всего, керли, – улыбнулась я. – И еды, и питья, и ночлега. Рада, что у тебя всё это найдётся.
– Мы не эльфы, – так же хмуро ответила хозяйка, – радостью не рассчитываемся.
– Я тоже, – спокойно ответила я. – Найдётся, чем заплатить, уж не сомневайся.
– Заплатишь вперёд! – потребовала хозяйка, на что я кивнула и поманила её в угол, где стоял колченогий (и только от того не занятый) стол. Там я спустила с плеч котомку, развязала её и достала со дна припрятанный узелок.
– Перец, корица, кардамон, розмарин, кориандр, куркума, гвоздика… – начала перечислять я, и глаза хозяйки зажглись алчностью.
– Не боишься с собой эдакое богатство таскать, керли? – более почтительно, чем раньше, спросила она меня.
– Не боюсь, – улыбнулась я. – За полузелка, думаю, сторгуемся, керли? От всего, что тут есть – половина.
– А… – оторопела от моей щедрости хозяйка. – А… По рукам!
– Прекрасно. Значит, договорились – полузелка, а за это вечернюю и утреннюю трапезы, да получше, и отдельную комнату.
Хозяйка постоялого двора поскучнела и отодвинула узелок.
– Нет, керли, чего нет, того нет. Нет у меня отдельной комнаты, радоваться будешь, если свободную лавку найду!
– Есть, керли, – холодно возразила я. – Чуланчик за дверью, который ты за отдельную плату сдаёшь, да не на ночь, а на стражу, да не одному человеку, а парочке. А в поза-том году так пятерым сдала, помнишь? С ними ещё девчонка была такая молоденькая…
– Откуда? – еле выговорила женщина, явно не ожидавшая такой осведомлённости.
– Ветра нашептали, – беспечно улыбнулась я. – Ну, как, сторгуемся, керли?
– Гори в пламени, ведьма, и подавись моим чуланом, – выругалась хозяйка, и я нахмурилась.
– Учти, керли, в этой комнате я буду спать одна, и ты никого туда не поселишь, пока я не уйду.
– У меня так мало кроватей осталось, – покачала головой хозяйка, – а гости всё пребывают и пребывают… куда мне всех селить?
– Не знаю, – пожала плечами я. – Но вот что я тебе скажу, керли… вернее, покажу.
И я откинула серый плащ, под которым за крученный бело-голубой пояс был заткнут длинный прямой нож. Ничем, в сущности, не примечательный, если бы не рукоять – грубо вырезанная в форме сложившего крылья стрижа. Голова птицы вышла навершием. Этот нож, я знала, многое скажет хозяйке.
– П-прости, тэнни! – с запинкой выговорила она. – Я ж не знала! Ты бы сразу представилась!
– Полузелка тебе, и мне комната, еда и питьё, – ответила я. Страх женщины был мне неприятен.
Вскоре я сидела в общем зале за отдельным столом (роль которого выполняла доска, спешно приколоченная к чурбану) и с благодушным настроением уписывала поданную мне кашу. Пока мы решали дела с хозяйкой постоялого двора, туда вошёл новый гость – невысокий юноша в коричневом плаще и такой же цвета шляпе с голубым пером. Не то отправленный с поручением отцом или старшим братом бург, не то удачливый мим, из тех, кому не приходится спать под забором. В отличие от меня, он сперва стремился поесть, а только потом договориться о ночлеге, так что еду нам подали одновременно. Гость потребовал пива, и только тогда хозяйка спохватилась, что не принесла мне напиться.
– Чего я желаю? – переспросила я на угодливый вопрос женщины. – Нет, ни вина, ни пива мне не нужно, и мёд как-нибудь в другой раз. Подай простой воды, керли.
– Вода плохой напиток, тэнни, – скорбно покачала головой хозяйка. – Никогда не знаешь, что за болезнь в ней таится. Послушайся совета, тэнни, возьми пива. Принести тебе кружку?
– Нет-нет, керли, – замахала руками я. – Нет воды, что ж – подай настой на семи травах.
