Речное круизное судно шло с низовьев Волги долгих две недели, и молодой человек весь изнемог, бродя с палубы на палубу. Кажется, за это время он изучил не только устройство теплохода, но и запомнил всех пассажиров. И если бы не случайное знакомство, Алик проклял бы тот день, когда впервые ступил на палубу. Новая знакомая на очевидные ухаживания отвечала взаимностью, однако не желала с ним оставаться один на один в каюте.
И вот он, конечный пункт. Казалось бы, Дарья должна обрадоваться, увидев приметы родного города, однако не радостно ей.
– Что с тобой, Дашенька? – интересуется Алик. – Тебе плохо?
– С вещами поможешь?
Алик удивился вопросу. Он не только с вещами поможет, но и в автобус посадит, и ручкой помашет. А вечером, как условились, придёт к ней домой – надо лишь собственные дела утрясти.
Дарьюшка с трудом улыбнулась, оттаяла. И даже чмокнула Алика в щёку.
Они сошли с теплохода. Алик нёс кучу дамских сумок и свою, единственную, с лямкой через плечо. Дарья села в автобус и смотрела оттуда на окружающий мир, в центре которого находился лишь Алик. Из тёмной иномарки выбрался элегантный мужчина в сером костюме, подошёл к Алику и обнял, прикасаясь щекой к щеке. Несколько раз. Это походило на ритуал.
Молодой человек затем обернулся к автобусу и махнул на прощанье рукой. И Дарья опять удивилась, заметив холодный взгляд. Странная метаморфоза случилось с её попутчиком: он только что клялся, что влюбился с первого взгляда, что жить без неё не может, – и вот этот взгляд, до крайности безучастный…
Автобус дёрнулся, пошёл на подъём, виляя по серпантину. Поднялся в гору, повернул на главную улицу и сделал первую остановку. Дарья здесь выбралась из него, пересела в маршрутное такси и через сорок минут была уже дома.
– Как доехала? – радовался отец. – Не донимал ли комар ночами…
– Слава тебе… – бормотала мать. – Целый месяц. Одна… Действительно, как ты?
Дочь промолчала. Бросила сумки в прихожей, прошла в спальню и упала на кровать:
– Устала. Потом…
Мать взяла под локоть отца и вывела из комнаты.
– Не приставай. Видишь, она не в себе.
Они прикрыли за собой дверь, отправились на кухню.
А поздним вечером, когда по асфальту ползли длинные тени, в квартиру позвонили. Мать бросилась к выходу, опередив остальных: за порогом стоял молодой человек и застенчиво улыбался.
– Это вы? – спросила она незнакомца.
– Это он, – подтвердила Дарья.
Она подхватила Алика под локоть и провела внутрь квартиры.
– Прошу знакомиться…
Радоваться, впрочем, особенно было нечем: в зале стоял обычный клоп лет за тридцать, круглолицый, нос картошкой, в бородище и с глазами навылупку.
Спрашивается, как на такого можно было запасть? Отец совершенно расстроился: интересная партия складывалась между переводчицей и неизвестно кем.
***
Отец у Алика в последнее время жил, можно сказать, легально – у него была теперь и работа, и даже квартира. Дверь бы вот только в квартире подкрасить или совсем заменить – об неё словно когти точили.
– Работать здесь можно, – говорил отец.
Алик смотрел и не узнавал бывшего подполковника. Куда девалась былая прыть? Словно в песок ушла. Перед этим была война. Отец в ней участвовал. Потом, когда всё закончилось, он уехал с Кавказа, но не исчез, не пропал бесследно. Зато изменил фамилию, имя и отчество.
– Как там мать? – спросил отец.
– Ничего, – ответил Алик. – Ждёт тебя каждый день.
– Ты сказал ей, что едешь ко мне?
– Нет…
– Это ты правильно сделал, – похвалил отец и вспомнил про старую притчу: – Женщина обязана ждать своего джигита. Таков закон. Так было всегда…
Сын по привычке слушал, не возражая. Мать дождётся отца. Мать крепкая и верная, хотя сильно страдает от одиночества.
– Выслал бы денег… – напомнил сын. – Она без работы.
– Никто не должен знать, что я жив. Вышлю потом. Позже.
Они замолчали, а потом отец вдруг продолжил:
– Познакомились, значит, на теплоходе? И ты хочешь на ней жениться? Что ж, одобряю – над головой будет хотя бы крыша, потому что другого выхода нет.
Сын качнул головой в знак согласия.
– У меня здесь бизнес, – говорил отец. – Тебе надо привыкнуть к реке.
Молодой человек напрягся. Вода – это что-то новое.
– На реке свои правила, свои возможности… – учил отец. – Придётся осваивать катер. Пройдешься вдоль дамбы, осмотришься…
– Действительно. Надо попробовать, – ухмыльнулся сын. И добавил с сарказмом: – Вдруг улетать придётся.
– Не надо шутить. – Лицо у отца потемнело. – Ты взрослый человек и должен понимать, для чего нас сюда послали.
– Извини…
– Нам поверили, а доверие надо оправдывать. Каждый день. Каждую минуту…
***
Шубин Николай Тимофеевич лет уж пять работал на дамбе охранником, отслужив перед этим положенный срок в МВД. Работа оказалась не бей лежачего, в отдалении от города, в тишине, у воды. Короче говоря, на природе. Коллектив тоже пришёлся ему по вкусу: здесь были сплошь свои, за исключением некоторых. И, главное, здесь можно было рыбачить в свободное время.
Дамба в виде громадной бетонной дуги упиралась в высокий берег Заволжья, обнимая посёлок и старый завод, из-за которого когда-то пришлось строить саму дамбу, поскольку, если б не дамба, то завод и посёлок пришлось бы переносить в другое место, уступив место дикой воде.
Шубин знал эту историю не хуже других, включая подробности строительства дамбы и прочие обстоятельства: под воду ушли заливные луга, пашни, леса, деревни, посёлки, церкви, колодцы, мельницы и погосты. Дикая идея получить электричество, затопив полстраны, оказалась сильнее здравого смысла. Те, кто продвигал эту идею в жизнь, были явно не в себе. Именно так. Потому что замахнуться на великую равнинную реку мог лишь полный дурак.
Это было очень давно, и теперь оставалось пользоваться тем, что осталось. Шубин стоял по грудь в воде, метрах в двадцати от дамбы, держа в руке удилище. Слева и справа темнели мосты – Старый и Новый, недостроенный. Его строили уже добрую четверть века, но конца этой стройке пока что не было видно. За рекой, на крутом косогоре, возвышались дома старого города. И всё это навевало тихую грусть. Шубин стоял среди воды, держа в руках удилище и любуясь закатом. Сбоку виднелся Пальцинский остров. Деревни Пальцино давно нет, а остров остался. Теперь это была особо охраняемая зона, поросшая сосновой гривой, ивовыми кустами и заселённая всяческой живностью, среди которой особое место занимала чайка-хохотун.
Шубин собирался уже уходить, потому что добытой рыбёшки было достаточно, чтобы заварить к ужину приличную уху – на весь караул, ведра на полтора. Варка ухи превратилась в обычай, к ней привыкли и уже не могли без неё обходиться – для того и выделяли с этой целью одного и того же стрелка Тимофеича. Заводское начальство знало об этом, временами ворчало, но сделать ничего не могло: народ хотел свежей ухи, более того, имел право на вкусную и здоровую пищу, которой, как ни крути, завод обеспечить не мог – он и зарплату платил с большим нарушением. Впрочем, как обстояли дела по поводу ухи в других сменах, Тимофеич не знал. Он вообще не интересовался этим вопросом.
