Высокий жилистый пожилой мужчина с взлохмаченными седыми волосами зашёл в вагон поезда «Ласточка», держа за руку голубоглазую девочку лет четырёх. Не без труда отыскав нужные места, с облегчением усадил внучку к окошку, сам пристроился с краю. Оба молчали. Словоохотливостью Василий Владимирович не отличался – вот его жена, баба Соня, любила языком почесать. Внучка Маша, к двум годам начавшая укладывать окружающую действительность в осмысленные фразы, к четырём годам примолкла – в деда, что ли? Ехали они в деревню. Там внучку ждало много интересного, и нового, и подзабытого: дом-избушка как в сказке, любимая курочка-пеструшечка, полосатая кошка, огород с зеленью, свежий воздух, лес с ягодами.
– Ты кушать или пить хочешь? – спросил деда Вася, отдышавшись.
– Хочу, – согласилась Маша.
Её светло-рыженькие волосы заплясали в переломленных лучах солнца, бьющихся по-весеннему призывно в окно. Василий Владимирович, достав из сумки яблоко и сок, вручил внучке. Та взяла, сжала в кулачках, но ни пить, ни есть не стала.
– Может, в туалет хочешь?
– Нет.
– Книжку достать?
– Нет.
Замолчали. Поезд тронулся. У деда словно камень с души свалился. Домой едет. А Маша – погостить. Вот, дожил, старый, три любимые женщины рядом, но только Маша любила его простодушно, нетребовательно, ласково. И он её – также. Даже в город поехал. Обычно жена, Соня, ездила, а дед на хозяйстве оставался. Соня любила кататься; когда по молодости работала на химзаводе, напрашивалась на командировки. И общительная она, любопытно ей чужие проблемы на себя примерять, советы раздавать. Дед же глухой на одно ухо; давно, с десяти лет, как переболел тяжело менингитом, так и оглох. Ничего, привык, то здоровым ухом повернётся, то по губам прочтёт. Только с возрастом второе ухо хуже слышать стало. От слухового аппарата отказался: не его дело докторам пороги топтать, да и чего он в деревне-то не слыхал? Сонькины квотербеки наизусть выучил, а телевизионные новостные катаклизмы и глухому соседи исхитрятся передать.
Маша в окно смотрела, потом носом клюнула, яблоко выронила, еле успел подхватить. Накрыл курткой, под голову свою кепку подложил. Бабушка Соня в сей раз не смогла поехать: мать её, что доживала свой век вместе с ними, занедужила, пришлось оставить их вдвоём, а самому отправиться за внучкой, которую уж третий год для поправки здоровья возили в деревню. Хоть страшился дед полуглухим в городе оказаться, но ради Маши решился. Любимая единственная дочка Света, гордость родителей, пять лет назад вышла-таки замуж. Росла умницей, училась на пятёрки, папку не стыдилась, хоть тот и глуховат, и за воротник закладывал, а вот вышла замуж за… пустоголового сноба. Не любил Василий Владимирович зятя, частенько повторял и Соне, и Свете: «Он мне – никто» – обидно, одним словом, любимую дочку такому… кипящему самовару доверил. Теперь уже ничего не поделаешь, два шпындыка растут. Маша вот, да пацанчик едва народился. Машу дед везёт в деревню. Петухи там для внучки в новость; сок берёзовый, жаль, перестал идти, но листики попить ещё можно, воздух чистый – хорошо… А Светка пусть с младенцем нянчится. Нормально всё обошлось, а что меньше слышал, к лучшему. Не страшно, коли не расслышал, как зять пыжился или молодёжь матюгалась.
Внучка проснулась почти через час, выпила сок, деда Вася ей книжку почитал. Читал неспешно, тщательно проговаривая слова, словно сам вслушивался в вибрацию текста «Аленького цветочка». Маша схватывала информацию быстро, на память предложения повторяла, но учиться читать не торопилась, а дед не настаивал – всему своё время. Дочка, конечно, мечтала, чтоб Маша, как она сама когда-то, к пяти годам буквы выучила, но Василий Владимирович не одобрял подобную спешку, тем более, что нынешние дети медленнее развивались из-за пресловутых гаджетов, будь они неладны.
Вот и их деревня. Не хилая деревня, больше четырёх тысяч жителей, двух-трёхэтажные дома с советских времён стояли, не разваливались. Василий Владимирович вдохнул родной воздух полной грудью. Где-то за сердцем булькнуло – он и не предполагал, что в таком напряжении находился, аж до звёздочек перед глазами. Но здесь дед не боялся запутаться, половину таксистов в лицо знал. Знал, кто повезёт на окраину, а кто побрезгует по камням и грязи шины с автомобильным брюхом пачкать. Маша вертела головой – подзабыла деревню, полгода прошло с последних «гостевин». Сели в такси, дед громко объяснил, куда ехать. Его сосед по улице, Петрович, Санька, такой же дед, едва садился в машину, рта не закрывал, обсуждал по пути всех и вся, при нём даже Соня ничего вымолвить не успевала, а Василий Владимирович всегда молчал, и сейчас руки свои разглядывал, да внучкину макушку. Маша тыкала пальчиком в окошко:
