Приблизительно без четверти одиннадцать Делла Стрит стала нервно поглядывать на свои часы.
Перри Мейсон прекратил диктовку и с улыбкой посмотрел на нее:
– Делла, ты вертишься, как кошка.
– Ничего не могу с собой поделать, – призналась она. – Как только вспомню, что мистер Бэнкрофт просил назначить встречу на самый ранний час – и этот его голос по телефону!
– А ты ответила ему, что он может приехать к одиннадцати часам, если только успеет вовремя, – сказал Мейсон.
Девушка кивнула:
– Он сказал, что для этого ему придется превысить все пределы скорости, но он сделает все, что в человеческих силах.
– В таком случае, – заметил Мейсон, – Харлоу Биссинджер Бэнкрофт будет здесь ровно в одиннадцать. Этот человек ценит свое время. Он планирует свой бизнес по часам, и у него на счету каждая минута.
– Но зачем ему понадобился адвокат, который занимается уголовными делами? – спросила Делла. – Я слышала от судейских секретарей, что у него больше корпораций, чем у собаки блох. В его распоряжении целая армия адвокатов, которым больше нечего делать, как только заниматься его делами. Насколько я знаю, семь человек сидят в одном только отделе по налогам.
Мейсон взглянул на часы:
– Подожди еще одиннадцать минут, и ты все узнаешь. Я думаю, что…
Его прервал телефонный звонок.
Делла Стрит подняла трубку и сказала телефонистке:
– Да, Герти… одну минутку. – Она прикрыла ладонью микрофон и обратилась к Мейсону: – Мистер Бэнкрофт уже в офисе, он говорит, что приехал немного пораньше и подождет до одиннадцати, если вы не можете принять его сейчас, но вопрос времени для него весьма важен.
Мейсон заметил:
– Похоже, дело даже более срочное, чем я думал. Впусти его, Делла.
Делла Стрит живо захлопнула свой блокнот, вскочила с места и бросилась в приемную. Через несколько секунд она вернулась вместе с мужчиной пятидесяти с лишним лет, у которого были коротко подстриженные седые усы, подчеркивавшие твердые линии рта, глаза цвета серой стали и властная манера держаться.
– Мистер Бэнкрофт, – произнес Мейсон, вставая и протягивая руку.
– Мистер Мейсон, – отозвался Бэнкрофт. – Доброе утро – и спасибо, что приняли меня сразу.
Он повернулся и взглянул на Деллу Стрит.
– Делла Стрит – мой доверенный секретарь, – пояснил Мейсон. – Я предпочел бы, чтобы она присутствовала при разговоре и делала заметки.
– Дело очень конфиденциальное, – бросил Бэнкрофт.
– А мисс Стрит – весьма компетентное и надежное хранилище чужих секретов, – ответил Мейсон. – Она знает все обо всех моих делах.
Бэнкрофт сел. В следующий момент решительное и уверенное выражение исчезло с его лица. Казалось, будто он растекся внутри своей одежды.
– Мистер Мейсон, – начал он. – Я на грани катастрофы. Все, что я сделал за всю свою жизнь, все, что удалось мне построить, рушится на моих глазах, словно карточный домик.
– Трудно поверить, что дело обстоит настолько серьезно, – поднял бровь Мейсон.
– Тем не менее это так.
– Расскажите, что вас беспокоит, – предложил Мейсон, – и мы посмотрим, что можно сделать.
Бэнкрофт почти патетически протянул вперед обе руки.
– Вы видите их? – спросил он.
Мейсон кивнул.
– Все, что я создал в своей жизни, я создал вот этими руками, – промолвил Бэнкрофт. – Они были моей единственной опорой. Я работал поденщиком. Я трудился и боролся изо всех сил, чтобы выбиться наверх. Я влезал в долги, пока не становилось ясно, что нет никакой возможности расплатиться с банками и достичь финансовой стабильности. Я не терял головы, когда мне казалось, что моя империя вот-вот обрушится и превратится в прах. Я выходил из самых трудных ситуаций и сражался с врагами, не имея в колоде ни одного туза, но я блефовал и все равно выигрывал. Я пускался в рискованные предприятия и покупал в такие времена, когда другие в панике все распродавали, – и вот теперь мои собственные руки губят меня.
– Каким образом? – спросил Мейсон.
– Из-за отпечатков пальцев, – ответил Бэнкрофт.
– Продолжайте. – Глаза Мейсона сузились.
– Я из тех людей, про которых говорят, что они сами себя сделали, – продолжал Бэнкрофт. – Я сбежал из дома, если это можно было назвать настоящим домом. Позже связался с довольно скверными людьми и узнал множество вещей, о которых мне не следовало бы знать, научился замыкать контакты зажигания, чтобы угнать машину, и зарабатывать себе на жизнь, свинчивая колпаки с колес и воруя запасную резину. В конце концов меня поймали и послали в исправительное заведение, что было самым лучшим из того, что могло со мной случиться.
Когда я попал туда, то был озлоблен на весь свет. Я считал, что меня поймали только потому, что я был неосторожен, и решил, что в следующий раз буду похитрее, чтобы, как только меня отсюда выпустят и я вернусь к своим занятиям, меня не смогли схватить снова. В заведении был тюремный священник, который заинтересовался мной. Не могу сказать, что он обратил меня в веру, потому что на самом деле ничего такого не произошло. Но он научил меня верить в себя и в других людей и открыл мне божественный порядок Вселенной.
Он показал мне, что жизнь слишком сложна, чтобы возникнуть случайно, и что мир, который мы знаем, был создан согласно плану; что птенцы вылупляются из яиц, растят перья и садятся на край гнезда, желая лететь, благодаря инстинкту и что инстинкт есть не что иное, как божественный план и средство, с помощью которого архитектор, создавший этот план, общается с живыми существами.
Он предложил мне обратиться к своим собственным инстинктам – не к эгоистическим желаниям, а к тем чувствам, которые возникают, когда удается отвлечься от всего, что тебя окружает, и слиться с гармонией Вселенной. Он призвал меня отдаться ночному одиночеству в огромном сердце Вселенной.
– И вы это сделали? – спросил Мейсон.
– Я это сделал, потому как он утверждал, что я не решусь на это, и мне хотелось показать ему, что это меня не пугает. Я решил доказать, что он не прав.
– И он не ошибся?
– Что-то вошло в меня – я не знаю, что это было. Какое-то понимание, желание что-то сделать, чего-то добиться. Я начал читать, учиться и думать.
Мейсон посмотрел на него с любопытством:
– С тех пор вы далеко ушли, мистер Бэнкрофт. Ваше прошлое вам не мешало?
– К счастью, – ответил он, – в те времена у меня хватило ума не пользоваться своим настоящим именем. То имя, под которым меня знали в исправительной тюрьме и которое я носил в годы своей преступной жизни, было совсем не тем, которым меня крестили в детстве. Впоследствии это мне помогло.
– А как насчет отпечатков пальцев? – спросил Мейсон.
– В том-то все и дело, – с досадой проворчал Бэнкрофт. – Если кто-нибудь возьмет у меня отпечатки пальцев и отошлет их в ФБР, через несколько минут всем станет известно, что Харлоу Биссинджер Бэнкрофт, великий филантроп и финансист, на самом деле уголовный преступник, который четырнадцать месяцев провел в тюрьме.
