Аристократ Кайн Тревор лежал с искусно вспоротым животом, похожим на красный цветок. Придраться не смог бы даже Адепт1 – мертвец застыл, демонстрируя своей смертью еще один прекрасный аккорд мироздания. Ни одна капля крови не упала в неположенное место. Если бы у меня не было рук, все равно все получилось бы так, как я сейчас видела: нужно только кивнуть братьям, и они отправят к праотцам любого. Две мои тени, с удовольствием выполняющие фамильное дело.
Я удовлетворенно хмыкнула и жестом позвала братьев полюбоваться на содеянное. Люди, с которыми мне приходилось встречаться, всегда обращают внимание на мой взгляд, – не застывший, не мутный и ничего не выражающий, а необыкновенно живой и холодно-любопытный. У каждого из нас такой взгляд.
– Мы орудие и рука, – это Эйлос, вычертивший мечом кровавую линию и опершийся на рукоять.
– Те, кто судят, и те, кто казнят, – это Тарен, у него низкий голос-бархат, а руки, щетинящиеся в случае необходимости лезвиями, сложены на груди.
– Крылья птицы, чье имя Смерть, – закончила я, стоя между ними.
«Смерть… смерть… смерть…» – привычно раздалось эхо, подтверждая, что ритуал выполнен безукоризненно. Кайн Тревор умер по всем канонам, ему не на что жаловаться. А нашему заказчику – тем более.
Мы молча развернулись и пошли прочь, печатая шаг под высокими сводами Зала Закона: я – чуть спереди, Эйлос и Тарен – позади, синхронно, одновременно спрятав оружие и закутавшись в плащи. Их походка своеобразна и красива. За ними можно наблюдать часами: братья – отражения друг друга, их передвижения напоминают танец падающих сухих листьев, кружащихся медленно и плавно. Высокие фигуры, угрюмые темные глаза следят за происходящим из-под капюшонов – все это безупречно. Эйлос – это Тарен, а Тарен – это Эйлос, они великолепные орудия, две руки, которые разят то, что я скажу, два темных крыла для тела – вершины треугольника. Для меня.
Я выгляжу не столь впечатляюще. Пожалуй, я много больше похожа на людей, чем любой из даройя, Детей Лезвия. Я не пользуюсь говорящими мечами, не исчезаю в облаке дыма и не имею рогов на голове. Даже не умею пропадать в тени, словно сумеречные братья. Но некоторые приметы ремесла и призвания есть и у меня: рисунок черных крыльев на лопатках, глаза и запах. Я пахну, как остывшее пожарище, как мокрые угли, как мертвый костер. Именно как мертвый костер. Я – пламя смерти.
Когда ты узнаешь свое предназначение, время превращается в копье, разящее цель. Я указываю, куда стрелять, я – лук, братья – стрелы. Рисунок на лопатках не татуировка, это семейный знак; когда-то у каждого даройо были крылья, сейчас все изменилось, но напоминание об этом осталось. Глаза… ну, мои глаза вдохновляли многих менестрелей. Как там они пели? «Каждый, кто взглянет в очи Ра, чувствует на плече руку гибели». В общем и целом это верно. Мне нравится убивать менестрелей. Особенно душить злополучных музыкантов струнами их собственной лиры – это согласуется с вечностью.
Мы вышли из Зала Закона, оставив Кайна Тревора лежать и смотреть на мозаику потолка остекленевшими глазами. Наверное, он походил даже не на цветок, а на распятую морскую звезду. Братья молчаливо заняли место по обе стороны от меня, и мы почти летели по ночным улицам, едва касаясь камня мостовой; никто не посмел бы нас остановить, да никто и не встретился на пути.
Храм белел невинным бутоном посреди кричащих зданий Беара. Он завершал улицу, по которой мы сейчас шагали, наполненные осознанием своей мощи. Мне было все равно, зачем члену Совета Беара понадобилось совершать это преступление, но результат мне понравился. Уже давно я не ощущала такого воодушевления, да и братья несколько потеряли отстраненность, в тихом блеске их глаз я видела удовольствие. Тарен накрыл мои обнаженные плечи плащом, целуя в шею, и я поддалась ласке, улыбаясь безжалостным звездам – постоянным свидетелям картин, которые я рисовала во славу фамильной чести. Это была хорошая ночь.
* * *
К моему жилищу никто и никогда не приближается без крайней надобности. После того, как Сэтр поставил нам ультиматум, это перестали делать даже другие Дети Лезвия, разве что пара-тройка дам из Чарующих наведывались к атлетически сложенным братьям. Я не протестовала – разнообразие похвально – но сама избегала сношений с порочными созданиями, ведь ничто так не лишает ясности разума, как чадящие развлечения. Алый Призрак – замок, созданный мной из праха. Это творение восславляет неизбывную любовь к красивой смерти, и я болезненно реагирую на попытки ворваться в гармонию его залов. Именно поэтому шорох, раздавшийся сзади, меня удивил. Только сумасшедший посмел бы забраться в цитадель.
Племя демонов, как нас называют жители Беара, немногочисленно. Большая его часть приходится на Лордов Лжи – правящую элиту, обманщиков и мошенников, и на Чарующих, которые занимаются эффектными совращениями не столько из-за поступающих просьб и заказов, сколько по зову похотливой сущности. Детей же Лезвия осталось немного, потому что их боятся все.
У каждой семьи есть нерушимый кодекс. Дарить гибель – это сокровенное, ни с чем не сравнимое искусство, которое является смыслом нашей жизни. Такими нас создали Серые Боги. Главное, чтобы исполнение было безукоризненным, и в самом убийстве заключался смысл; чтобы оно выводило на новую ступень. Сэтр – глава клана, Адепт, следящий за чистотой происходящего, и ему недавно стало казаться, что наша ритуальная молитва далека от совершенства. Думаю, он продался Лордам Лжи… Сзади точно кто-то крался. Я решила посмотреть, что предпримет неведомый нарушитель. Закончится это для него очень плохо. Осталось только выбрать способ.
Во время последней встречи Сэтр сказал, что слова ритуала звучат кощунственно, что они самонадеянны и ставят нас чересчур высоко. Я же предложила ему забыть о них, потому что изменять слова семейной молитвы – поругание святыни. Она так же незыблема, как величие Смерти. Он был рассержен, но потакать чьим-то желаниям, если это может уменьшить удовольствие от того, чем я занимаюсь, не в моих правилах.
Меня не удивляет преувеличенное внимание к нашим делам, потому что мне всегда казалось, что убийство Адепта превосходно согласуется с Заповедями, и каждый из нас должен стремиться завершить спектакль этой прекрасной сценой. Я бы вскрыла ему грудную клетку и воткнула туда факел, чтобы добавить немного огня в его жалкую философию. Мы с братьями как нельзя ближе подобрались к выполнению такой задачи, намного ближе, чем все остальные. Убить Адепта – вершина карьеры, острие меча, после которого следует лишь вызов самой Смерти.
