Однажды, в юности, мой двоюродный брат пересказал мне любопытный случай, о котором он где-то прочитал. Суть повествования такова, что в одной семье появился ребенок не похожий на своего отца. Муж подал в суд, заподозрив жену в измене. Жену оправдали. Следователь выяснил, что в спальне супругов был портрет мужчины. В момент зачатия, молодая женщина, смотрела на лицо с портрета. По мнению следователя, ребенок принял черты того человека, который был изображен на этом портрете. Я эту историю запомнил.
Дирижабль.
Великолепный Дирижабль.
Дирижабль, вдыхающий шаги серебряной чистоты своей,
Дирижабль, обозначенный над Землей и под Небом силуэтом своим,
Дирижабль, на непривычной для глаз высоте своей,
Ты такой,
Что подбородок поднимешь к небу,
От ветра и солнца прослезишься,
Ты Дирижабль, был зачат ранним утром той самой ночи,
Когда она стала женщиной.
Она жила в старом доме на берегу реки. В то молочное утро, уставшие страсти не давали ей сна и она, босиком, тихими шагами подошла и встала возле окна. Она посмотрела на мост и его железные конструкции, на сваи, рвущие холодную воду, на силуэт ажурной арматуры, на паутину перил и электрических проводов.
Именно в этот момент, опираясь на «паутину» перил моста, я наблюдал как в клочьях утреннего тумана люди, на маленьком катерке, ищут утопленника. Порой я слышал обрывки фраз, и, не пытаясь в них вникнуть, рассматривал воду, иногда отвлекаясь по сторонам. Именно тогда, скользя отвлеченным взором по спящим кварталам прибрежных домов, я увидел её. Красивые, цвета красного золота волосы, широкой волной ниспадали на плечи. Она почти не шевелилась. Расслабленная и статичная, указательным пальцем правой руки она медленно рисовала на своем лице. Она совершенно не замечала моего пристального взгляда.
Упорядоченное нагромождение стальных конструкций, на просвет объема моста, создавало крепкий беспорядок. Скрученное болтами и смонтированное скобами и клепками холодное железо, превращалось в плоские черные линии. Они пересекались в непросчитанном количестве точек, замыкая в себе самые причудливые многоугольники. Именно их она рисовала на своем лице, и именно они полностью поглотили ее внимание.
С реки донесся гудок катера, я посмотрел вниз – на воду. Утренний ветер уже успел разметать туман. На катере оказалось четыре человека. Они сматывали какие-то веревки, и тот, который управлял катером, курил трубку. Мне даже послышалось, что он бубнит себе под нос какую-то песенку. Я вновь поднял взгляд, что бы увидеть её лицо. Закрытая форточка открылась. За окном было пусто.
В это утро зарождающийся Дирижабль, получил из одной клетки две самостоятельных арматуры. В каждый последующий день, громада моста вживляла ему, находившемуся в утробе, гайку, или трос, или блок из продуманных линий точного размера.
Наступила зима. Теплый свет витрин, проезжающий транспорт, суетливые прохожие не существовали для неё. Чуть наклонившись вперед, она, прижав руки к груди и смотря себе под ноги, шла от врача.
О своей беременности она узнала не сразу. Для неё это стало полной внезапностью. Мысли о ребенке, занимали её так же, как подростка, сидящего на крыше и подгоняющего свистом голубей, занимают мысли о дальних военных походах. Так и она, видела цветные распашонки и причудливые пинетки, румяные щечки и прочие прелести. Когда она хотела осознать своё положение с житейской стороны, то каждая мысль сковывала её волю, и перед глазами плыли ряды железных конструкций моста.
В кабинете врача, кроме красивого письменного стола с канцелярскими принадлежностями были умывальник, высокая ширма, твердая холодная кушетка и другая специальная мебель. Доктор Ауэр вытирал белоснежным полотенцем свои розовые руки. Он стоял перед ней вполоборота. Обращая чаще внимание на свои ногти, чем на неё, он говорил:
– Существуют запреты, но можно было бы уладить, если бы обратиться пораньше. У вас могут возникнуть трудности. Вам необходимо очень часто приходить на осмотр.
Вопросы о родителях, о супруге. Ответы, которые можно сравнить с молчанием. Другие вопросы, но уже, так, для порядка. Теперь вот домой, чтобы, не раздеваясь присесть на край кровати и сидеть, не зажигая верхнего света, затем встать возле окна и без устали смотреть, как по льду идут люди, пренебрегая услугами ночного моста.
У неё не было, так сказать, «настоящих» подружек, знающих много слов обо всём и ничего больше. Они не «поддерживали» её. Они не искали ей жениха, или покровителя, и никто не сочувствовали ей «умным советом». Не было у нее и своего мужчины. Иногда к ней приходил тот самый молодой человек. Он приносил с собой не больше двух апельсинов или трех яблок, и подолгу не задерживался. Она его отпускала легко.
Нельзя сказать, что она привыкла к своему положению, но походы к врачу стали уже системой. Зимние дни тянулись медленно, и конкретные страхи были где-то ещё далеко впереди. Это продолжалось до того случайного жеста доктора Ауэра, который привел его в замешательство. Случилось так, что доктор Ауэр, при общем осмотре, случайно легонько хлопнул по ее животу стетоскопом. Беременность зазвенела железом. Он резко повернул голову и посмотрел ей в глаза. Доктор постарался задеть локтем стоящую рядом на столике жестяную коробку для ваты. Это ему удалось. Именно этим жестом он объяснил ей «звон» беременности. Она не была врачом и, безропотно, поверила. Вечерами доктор Ауэр записывал в тетрадь свои наблюдения. У него получался чертеж. Да-да, именно чертеж. Он переворачивал лист, вставал из-за стола, подходил к камину, ворошил кочергой угли и вспоминал каждое свое действие как врача и ждал следующего осмотра. Он отдавал себе отчёт в том, что признавал своё замешательство. Он уже начинал бояться. Его наблюдения могли вылиться в непредсказуемые последствия.
