– Эллина Родионовна, можно вас? Там такое дело, – говорит Денис, поправляя свою невозможную чёлку. Ну когда же он избавится от неё, в конце-то концов?! Вид у ординатора при этом застенчивый, словно увидел нечто особенное. Мне даже интересно становится: что могло так смутить будущего врача? Мы каждый день наблюдаем людей в самых разных обстоятельствах. Я за время работы насмотрелась так, что ничего, кажется, не способно меня поразить.
– Да, слушаю, – выхожу из палаты.
– Там поступил мальчик, у него… – и опять краснеет.
– Денис, – не выдерживаю, – ты случайно не перепутал специальность? Может, тебе следовало стать инженером, например? Или айтишником, сейчас, говорят, это очень востребованная профессия.
– Нет, я просто…
– Говори уже!
– Вы лучше сами, – вздыхает он и ведёт меня во вторую смотровую. На койке сидит мальчик лет шести. Позади него стоят встревоженные родители. У обоих напуганные лица.
Вхожу, здороваюсь. Ребёнка зовут Андрей, и он хнычет. Но не потому, что заболел, а хочет обратно в кинотеатр – оттуда его и привезли на такси, чтобы не дожидаться «Скорой».
– Ну, что тут у нас? – спрашиваю, усаживаясь напротив. Тут же понимаю. – Да, деликатная ситуация.
– Мы пошли в торговый центр посмотреть новый мультик, – объясняет мама. – И Андрюше очень захотелось в туалет.
– Я всегда говорю: сначала посмотри, а потом застёгивай, – недовольно бурчит папа.
– Я хочу мультик! – нервничает мальчик, ёрзая на месте.
Пока слушаю их троих, пытаюсь понять, как помочь пациенту. Он слишком торопился, застёгивая молнию на штанишках, и защемил кожицу на причинном месте.
– Боюсь, придётся отрезать, – говорю, надевая перчатки.
– Что?! – поражённо дуэтом спрашивают родители, вытаращив глаза.
Я поднимаю на них взгляд и, переводя с одного перепуганного лица на другое, стараясь не засмеяться, поясняю:
– Молнию, молнию придётся отрезать.
Мама с папой переглядываются, выдыхают.
– Я принесу набор, – говорит Денис.
– Хочу мультик! – вопит мальчик.
– Андрюша, я должна там обработать, – поясняю ему. – Немножечко пощиплет.
Стоит мне капнуть йодом, как мальчишка взвивается от боли:
– Ай!
– Держите его покрепче, – прошу родителей, и те хватают мальчика, чтобы тот не вырывался.
– Пинцет и ножницы, – говорю Денису. Тот подаёт.
– Отпустите меня! – кричит пациент.
– Прости, нельзя, – отвечаю ему.
– Не могу на это смотреть, – бледнеет папа и отворачивается. Ох уж эти мужчины! Но понять можно: видимо, проецирует проблему на себя, вот и нервничает ещё сильнее. Только мама остаётся более-менее спокойной и гладит сына по голове.
– Сейчас будет немножко больно, – говорю и принимаюсь за процедуру высвобождения.
– А-а-а-а! – орёт Андрюша во всю мощь своих шестилетних лёгких.
– Уже всё, готово, – говорю ему через несколько секунд.
– У него там всё будет в порядке? – волнительно спрашивает мама.
– Заживёт и будет, как новенький, – отвечаю ей. – Андрюша, всё позади. Ты храбрец.
Счастливая семья благодарит меня и уезжает. Вроде бы мелочь, ничего серьёзного, но я рада, что смогла помочь мальчику. Ведь всякое может случиться. Бывают ситуации гораздо хуже, и тут уже нужны не пинцет и ножницы, а бригада нейрохирургов и трансплантологов.
Выхожу из палаты, ко мне тут же подлетает Елена Севастьянова.
– Эллина Родионовна!
– Слушаю.
– Я тут кое-что почитала насчёт состояния того мальчика, Игнатия. Две статьи. О вспомогательном устройстве для левого желудочка. Специальный имплант поможет наладить её кровообращение до того, как найдётся донорское сердце.
– Не получится, – отвечаю ей.
– Прочему?
– У нас в клинике их ещё не применяют.
– Клиническое испытание в больнице номер три уже проводили, там внедряют эту методику.
– Что ж, постарайся договориться о поставке нам этого оборудования, – пожимаю плечами. Я очень хочу помочь Игнатию, но вариант Лены слишком ненадёжен.
– Но как же я… – начинает она.
– Ты права. Лучше я сама, – говорю ей. – Пошли в мой кабинет.
Там набираю номер главного врача больницы номер 3, сообщаю о нашей проблеме. У меня изначально ощущение, что ничего не получится. «Сейчас скажет, что надо подавать запрос в комитет здравоохранения, потом проводить совещание о том, как передавать прибор», – думаю я, но коллега неожиданно предлагает… обмен. Самый настоящий. Они нам новаторский прибор (слышала о нём – вещь крошечная, хотя дорогая, поскольку высокотехнологичная), мы им – партию расходных материалов для отделения неотложной помощи: недавно к ним поступила большая группа пострадавших в крупном ДТП.
Интересно, откуда главврач знает, что у нас образовался некоторый избыток? Ну, это дело третье. Важно другое: обмен будет происходить без документов, поскольку он… мягко говоря, незаконен. Но ещё важнее, что мы поможем друг другу напрямую, не пускаясь во все тяжкие с документами, регламентами и прочим. Коллега сообщает, что прибор доставят сегодня же вечером, и к этому сроку обещаю перевезти то, что требуется больнице № 3.
Лена убегает, радостная: проблема нашла решение! Но… проходит полчаса, как она возвращается ко мне с растерянным видом.
– Что случилось?
– Понимаете, Эллина Родионовна, мне в хозяйственном отделе сказали, что выдадут транспорт, но только с согласия главного врача. Надо, чтобы он подписал заявку.
– С какой это радости теперь у нас главврач решает подобные вопросы? – удивляюсь я. При Швыдком такой ерунды не было: нужна машина? Звони в хозотдел, и тебе её дадут.
Елена пожимает плечами.
– Да, и ещё в заявке надо указать цель поездки, адрес и время. Мне сказали, что это решение Никиты Михайловича, он приказал сокращать расходы и экономить бюджетные средства.
Я хмурюсь. Напрямую ни приказать, ни уговорить начальника хозотдела не могу, он не мой подчинённый, и мы недостаточно знакомы.
– Может, просто поехать на такси? – спрашиваю Елену.
– Нельзя, – вздыхает она. – Прибор требует очень бережной транспортировки, а вдруг что в дороге случится?
– Тоже верно, – отвечаю и хмурюсь. Значит, придётся мне пойти на поклон к Гранину. Ох, как жутко не хочется! Но чего не сделаешь ради спасения жизни пациента.
В приёмной меня останавливает его секретарь.
– Простите, Никита Михайлович занят, – сообщает сухо.
– У меня дело неотложное, – говорю строго.
– Но Никита Михайлович сказал к нему никого не пускать, он работает с документами, – кисло отвечает секретарь.
– Значит так, – наклоняюсь к ней. – У меня там 10-летний мальчик умирает от кардиомиопатии. Если я не заберу из третьей больницы прибор, необходимый для операции, на вашей, – тычу в неё указательным пальцем, – совести будет труп ребёнка. Готовы взять на себя такую ответственность?
Секретарша хватает трубку и сообщает Гранину, что я требую аудиенции. Потом показывает на дверь:
