Just this: not text, but texture; not the dream
But a topsy-turvical coincidence,
Not flimsy nonsense, but a web of sense.
Yes! It sufficed that I in life could find
Some kind of link-and-bobolink, some kind
Of correlated pattern in the game,
Plexed artistry, and something of the same
Pleasure in it as they who played it found.
Vladimir Nabokov, Pale Fire[1]
В начале Евангелия от Марка повествуется о крещении Иисуса Христа Иоанном Крестителем:
«И было в те дни, пришел Иисус из Назарета Галилейского и крестился от Иоанна в Иордане (дословно: «был погружен в Иордан Иоанном». – И. Ф.). И когда выходил из воды, тотчас увидел [Иоанн] разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, сходящего на Него. И глас был с небес: Ты Сын Мой возлюбленный, в котором мое благоволение».
Христианская традиция видит в этом событии, в этой картине проявление Троицы. Если глядеть снизу вверх, с земли к небесам, то Троица выстраивается следующим образом: Бог Сын ↔ Святой Дух ↔ Бог Отец. Но здесь есть еще одна Троица, другая Троица, которой мы и займемся. Поглядим на картину крещения Иисуса не вертикально, а горизонтально. Тогда можно увидеть следующее построение: Иисус Христос ↔ река Иордан ↔ Иоанн Креститель. За этой Троицей стоит обряд посвящения: посвящаемый, погружаясь в какую-либо стихию (уходя под землю, под воду, в лес), символически умирал – для того, чтобы воскреснуть, родиться второй раз. Иоанн совершает «крещение покаяния для прощения грехов», то есть как бы смывает грехи приходящих к нему людей водой Иордана. Однако за этим крещением стоит другое крещение, о котором Иоанн, предсказывая появление Христа, говорит: «Я крестил вас водою, а Он будет крестить вас Духом Святым». Что это за крещение? В десятой главе от Марка апостолы Иаков и Иоанн, братья («сыновья Зеведеевы»), обращаются к Иисусу с просьбой: «Дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую, в славе Твоей. Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите; можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь?» Иисус намекает здесь о прохождении через смерть. Это и есть подлинный смысл крещения, смысл погружения в воду.
Погружение в стихию при обряде посвящения обычно отождествляется с двумя иными образами, как бы имеет два синонима. Первый синоним: посвящаемый входит в некую всеобщую богиню, в «Великую Матерь», в «Хозяйку зверей» – чтобы затем из нее родиться. (Входит в богиню как фаллос – и выходит из нее ребенком, то есть богиня ему как жена, так и мать.) Второй синоним: посвящаемого поглощает некий мифический зверь, чтобы затем изрыгнуть его наружу (или же как вариант: посвящаемый убивает зверя изнутри и выходит наружу сам). В русских сказках оба синонима удачно воплощаются в образе Бабы-яги и ее «избушки на курьих ножках». Такая избушка, как известно, представляет мифического зверя, поглощающего героя при обряде посвящения. Входя в такую избушку (в чрево зверя), посвящаемый одновременно как бы сочетается браком с «Хозяйкой зверей», входит в Бабу-ягу (Яга и ее избушка – в мифическом смысле одно и то же, равно как и лес, в который погружается герой сказки). И рождается от нее другим человеком, а именно человеком, обладающим магической силой. (Из чрева мифического зверя посвящаемый выходит человеком-зверем, понимающим звериный язык.) Ягу можно назвать также «Хозяйкой жизни и смерти», потому что она проводит героя через смерть – и дарует ему жизнь. Итак, первые два члена нашей «другой Троицы» прояснились: Посвящаемый (например, Иисус) ↔ Стихия (например, Иордан) / Хозяйка жизни и смерти / Мифический зверь. Или: Герой (сказки) ↔ Лес / Баба-яга («Хозяйка зверей») / Избушка на курьих ножках. Обратим теперь наше внимание на третий член «другой Троицы», на Иоанна Крестителя. Кто он? Только лишь лицо, проводящее обряд посвящения?
Представим себе мальчика из хорошей семьи (при этом смелого и жаждущего интересной жизни), который переехал на новое место и впервые вышел там во двор. И вот он встречает другого мальчика – не из хорошей семьи, местного озорника. Этот озорник делится с новым мальчиком своим жизненным опытом. Не сразу, конечно, а после того, как подвергнет новичка некоторым испытаниям. Вы узнали, я полагаю, Тома Сойера и Гекльберри Финна из романа Марка Твена «Приключения Тома Сойера». А может быть, вспомнили что-то и из своего детства. Не надо думать, будто обряд посвящения – это нечто первобытное. Он лежит в основе жизни человека вообще.
Дворовый озорник – не просто лицо, проводящее обряд посвящения. Это не массовик-затейник. Он – тот, кем новичок хочет стать. Он – потенциальный двойник новичка. Однако новичка не интересует чистый (полный) двойник, он хочет стать другим (оставаясь при этом самим собой). Поэтому Гекльберри Финна можно охарактеризовать как двойника-антипода Тома Сойера. Гекльберри Финн – человек сам по себе, отличный от Тома Сойера. Он – вне Тома. Но при этом он воспринимается Томом как отражение самого Тома в некоем волшебном зеркале. И в этом смысле Гекльберри Финн находится внутри Тома Сойера. А самого Гека как бы нет. Есть только Том, проходящий обряд посвящения, чтобы в результате стать Геком.
Стать Геком – значит умереть и родиться заново, погрузившись в стихию. Том ограничен собой, а Гек – мальчик, соединенный со стихией жизни, с миром. Задача Тома – соединиться с миром.
Двойник-антипод появляется (так или иначе) во множестве литературных произведений (я даже думаю, что во всех – поскольку этот образ выражает нечто совершенно установочное для приобщения человека к миру). Он обладает вполне определенным набором признаков (не все из них, конечно, присутствуют в каждом произведении). Сколько бы их ни было (а их, видимо, несколько десятков), все они объединены общим значением: двойник-антипод символизирует прохождение героя через смерть, соединение героя со стихией (с миром). Вот, к примеру, несколько таких признаков двойника-антипода:
– он является близнецом, братом, сводным братом, двоюродным братом героя или братается с героем;
– он предстает как зверь, полузверь или человек в шкуре (или в верхней одежде, напоминающей шкуру, – в тулупе и т. п.), или как человек в сопровождении зверя, или как человек лохматый, волосатый, бородатый;
– он погибает (часто это связано с образом «жертвенного ножа» в разных видах: собственно ножа, копья, топора…);
– он является герою как оживший мертвец или статуя (или картина);
– он лишается головы (скорее всего потому, что он – не человек, а воплощенный мир, воплощенная природа – то есть то, что смотрит на нас, обращается к нам своим торсом, не имея собственных органов зрения и речи);
