О прогулке нечего было и думать в этот день. Утром мы еще пробродили около часа недалеко от дома, среди облетевших кустарников, но после обеда подул холодный зимний ветер, по небу расползлись тяжелые серые тучи, и пошел такой пронизывающий дождь, что о дальнейшем пребывании на свежем воздухе не могло быть и речи.
Я была этому рада. Я никогда не любила продолжительных прогулок, особенно в такие холодные послеобеденные часы. Как ужасно было возвращаться домой в неприветливые сумерки, с окоченевшими руками и ногами, с тяжелым сердцем выслушивать брань Бесси, нашей няни, и с горьким чувством унижения сознавать все физическое превосходство Элизы, Джона и Джорджианы Рид. Все трое – Элиза, Джон и Джорджиана – сидели в настоящую минуту в гостиной вокруг своей матери. Она полулежала на диване около камина и, окруженная своими любимцами (случайно в эту минуту не ссорившимися и не кричавшими), имела совершенно счастливый вид. Меня она избавила от необходимости присоединиться к ним, говоря, что она очень сожалеет, но принуждена держать меня в отдалении, пока не услышит от Бесси и не убедится из собственных наблюдений, что я серьезно стараюсь стать более общительной и более похожей на ребенка, приобрести более привлекательные, живые и естественные манеры, более веселый и открытый нрав. До тех пор она принуждена лишить меня преимуществ, доступных только довольным и добрым детям.
– В чем же Бесси меня обвиняет? – спросила я.
– Джейн, я не люблю излишних вопросов, это прямо отвратительно, когда ребенок таким образом разговаривает со взрослыми. Сейчас же садись где-нибудь и молчи, если не умеешь разговаривать как следует.
К гостиной примыкала маленькая столовая, где обыкновенно только завтракали, – я прошмыгнула туда. В этой комнате стоял книжный шкаф. Выбрав себе огромную книгу с картинками, я направилась с ней в нишу окна, уселась на подоконнике, поджав и скрестив ноги, как турок, и спустила красивые шелковые занавеси. Теперь я чувствовала себя в полной безопасности. С одной стороны тяжелые складки ярко-красной драпировки скрывали меня от посторонних взоров, с другой стороны прозрачные стекла окон, защищая меня от непогоды, в то же время открывали взорам мрачный ноябрьский ландшафт. По временам, когда я переворачивала страницу, взгляд мой падал за окно. Вдали глаз не различал ничего, кроме бледного тумана и низко нависших облаков. Вблизи, перед домом, расстилалась мокрая лужайка, кустарники поминутно пригибались к земле под сильными порывами ветра, стылый ноябрьский дождь поливал их потоками. Я снова углубилась в свою книгу. Это была «История пернатых обитателей Англии». В сущности, меня мало занимал текст, но там было несколько вступительных страниц, на которых я, несмотря на мой детский возраст, не могла не остановиться. В них говорилось о местах, где находили себе приют морские птицы, об «уединенных скалах и утесах», единственными обитателями которых они были, о таинственной далекой Норвегии.
Не меньший интерес возбудило во мне описание суровых берегов Лапландии, Сибири, Шпицбергена, Новой Земли, Исландии, Гренландии – необозримых пространств северного пояса, угрюмых пустынных стран, где свили себе вечное гнездо холод и снег. Об этих мертвенно-белых пространствах у меня составилось своеобразное представление, неясное, смутное, как большинство представлений, зарождающихся в детском мозгу, но полное какой-то особенной прелести. В этой книге были картинки, и все в них получало в моих глазах особенное значение: и утес, одиноко возвышающийся среди пенящихся волн, и обломки разбитого судна на пустынном берегу, и холодные призрачные лучи лунного света, пробивающиеся из-за туч и скользящие по мачтам потерпевшего крушение и медленно идущего ко дну корабля.
Не могу выразить, какое чувство возбуждала во мне картинка, на которой было представлено тихое, уединенное кладбище с надгробными надписями на памятниках, маленькая калитка, два дерева, низкий горизонт, ограниченный полуразрушенной оградой, и над всем этим серебристый серп месяца, возвещающий наступление ночи. Два корабля, застигнутые безветрием на совершенно неподвижном море, казались мне заколдованными морскими чудовищами. Из каждой картинки мое воображение извлекало целую захватывающую историю, такую же таинственную, как сказки Бесси, которые она рассказывала нам иногда долгими зимними вечерами, когда ей случалось быть в хорошем расположении духа. Обычно посреди детской ставили стол, на котором Бесси неторопливо разглаживала кружевные воланы платья миссис Рид и укладывала оборки ее ночных чепцов, а мы сидели вокруг и завороженно слушали ее удивительные истории, старинные сказки и баллады.
