1
Сон в зимнюю ночь бывает по-летнему жарким.
Валерия целовалась, не зная, с кем, но поцелуй был таким томительно-сладостным, нежным, головокружительным, что думать об условностях не хотелось.
Поцелуй-молитва.
Ничего плотского.
Тело само по себе сбросилось, как надоевшее платье.
Первый раз в жизни она чувствовала неземную любовь…
И вдруг резкий, инквизиторски-строгий, несправедливый звонок будильника!
Не звонок, бой вселенских курантов нравственности: ещё минута, и… анафема на все поцелуи!
Тело, на ходу ловя брошенное таинственным партнёром зелёное яблоко, вернулось на место. Глаза сфотографировали густую шевелюру, безжалостный взгляд.
Не может быть!
Гойя!
Какой ужас: она целовалась… с мертвецом.
Художник отомстил ей!
Вчера она сбежала с выставки его сатирических офортов «Капричос».
Восемьдесят сюжетов, изображающих орально-анальные связи людей.
Её чуть не стошнило.
Не было сил согласно кивать умным речам преподавателя графики…
Руки – главное орудие любви, не зря своё любимое детище мастер назвал «Великий Мастурбатор»…
Скука заставляет людей предаваться чудовищным фантазиям…
Грехи ощипывают нас, как индюков перед Рождеством…
Индюк с кровавыми каплями из носа – последнее, что она видела.
Возможно, брезгливость – тоже грех…
А издеваться над пороками людей, усугубляя на картоне их уродство – привилегия великих?
Мысль оборвалась на полуслове.
Зимний воздух остудил лоб.
Хотя, какой зимний?
В начале февраля – плюсовая температура!
Плоды всемирного потепления – предвестника второго всемирного потопа?
Она сбавила шаг.
И вдруг у её ног шлёпнулась и рассыпалась снежная граната.
Она подняла глаза: может, кто-то там, наверху, решил расстрелять её за непочтение к великим именам, да промазал?
Нет.
Голубоглазая невинность неба была искренней.
А на заборчике справа красовался плакат «Лёд для всех!»
Власть подарила горожанам искусственный каток: вот кто-то и наскрёб снежок, и бросил, заигрывая…
Будильник трясся от негодования.
Сон – главный грех, думал он.
Закрытые веки – признак вялого духа.
Фобия пробуждения сильнее страха смерти…
Вот ещё, будильник не может думать!
Не для того закручены его пружины.
А она?
Где она?
Под одеялом?
Тогда почему со стороны на своей ладони видит зелёное яблоко?
Или сон продолжается?..
И вдруг будильник смолк.
Она вернулась в тело.
Кому рассказать, не поверят.
Сбросила одеяло.
Гойя-и-Лусиэнтес Франсиско подмигнул: после смерти жизнь только начинается, послал воздушный поцелуй и растворился в воздухе, как сон…
Сон! – упала тяжесть с плеч.
Возможно, вещий.
Она читала: только вещие сны окрашены чувством.
А ей посчастливилось испытать нечто…
Помоги, сонник!
Валерия взяла с полки толстый том, перелистала страницы…
Зелёные яблоки – предвестье огорчений из-за собственной торопливости…
Что есть, то есть…
Черепашить не в её характере.
Раз-два, и снова на те же грабли!
А вот…
Целоваться со знаменитостью – к любви…
«Неужели Игорь и я?..»
Пролетевшая в голове фраза оборвалась, наткнувшись на продолжение толкования: и в этом чувстве вы не будете властны над собой.
Извилины тут же выдали торопливо-прощальное мамино напутствие: сердца своего никому не отдавай, растопчут, а чувств не жалей, но помни: они изменчивы…»
Всё ясно!
Бог сна Морфей предупредил: не торопись!
А показалось…
Она захлопнула сонник.
Память вернула вчерашний день.
Всё началось с то, что она сама нарушила заповедь «не суди…»
А обвинила в этом Гойю…
Свежего воздуха захотелось…
Вот и!..
Навстречу парень: в руке снежок, в глазах отчаяние, в ухе серьга из бирюзы.
И странный вопрос: а вы могли бы убить человека?
Первая реакция: захотелось со скоростью света оказаться в другом конце города!
И надо было!
Да ноги почему-то приросли к тротуару.
– Снежком? – попыталась пошутить она.
– Мороженым, – серьёзно ответил он.
– В литературе был один такой ревнивец… – вспомнила факультатив по литературе она.
– Я перед вами, – склонил голову он. – Евгений Александрович Арбенин, – и, искоса сверкнув стеклярусом глаз, напоказ разоблачил себя: романа не начав, я знал уже развязку, и для других сердец твердил слова любви, как няня сказку. И тяжко стало мне, и скучно жить!
«Сумасшедший!» – не успев испугаться, подумала она.
Но тут его глаза ожили…
– Лермонтов был мальчишкой, когда написал «Маскарад». Мама считает: в его творчестве нет героев, одни персонажи, а «персона» в переводе с латинского «маска». Жить среди ряженых для него было невыносимо, он искал смерти.
– Он смерти искал, а мой папа… его убили, – неожиданно сорвалось с её языка.
– Здесь, за углом кафе, там чай горячий, – стряхнув с ладони растаявший снег, протянул он ей руку, представился, – актёр молодёжного театра Игорь Изгоев.
Изгоев, мысленно повторила она.
Изгнанник, страдалец – подсказало воображение.
Ей стало жаль его, и она протянула ему руку в ответ…
2
Не отключить будильник в воскресенье глупо.
Хотя, ещё рано, и можно поваляться в постели, повспоминать, подумать…
Неужели она сбежала с выставки Гойи, чтобы познакомиться с Игорем?
Пить с ним чай, разговаривать.
Конечно, не так как с бабушкой Марией Захаровной, которую она могла бы звать мама, но звала просто Маша.
И когда Маша была жива, их обеих, мёдом не корми, дай порассуждать обо всём на свете!
Запретных тем не было, но чаще всего они вспоминали отца.
Бабушка верила: её сын и на том свете служит небописцем, как служил им на земле.
«Художники пишут, иконописцы священнодействуют…»
«Иванов, соблюдая каноны, написал картину „Явление Христа народу“, но люди не молятся ей. А Рублёв изобразил трёх уставших с дороги путников, и его „Троица“ стала любимой иконой…»
«Небо – художественная галерея Творца, твой отец хотел открыть Его талант людям…» – говорила она.
К таланту бабушка относилась трепетно.
Даже когда её невестка, и года не вдовствуя, вышла замуж за турка, и укатила на его родину, она утешилась сама и осушила слёзы внучке, огласив торжественный вердикт: твоей маме дан талант любви, у папы был талант живописца, выходит, ты богатая наследница…
С чем вторая бабушка Виринея Ивановна, которую по причине непривычного для языка и уха имени ученики, учителя и знакомые звали по отчеству: Ивановна, а она, Лера, чуть ли не с пелёнок величала Буся (видимо, на свой, детский лад сократила бабусю, у которой, согласно песне жили два весёлых гуся) была не согласна.
— Любовь не ловля на живца, а моя Светка приохотилась сначала к Никите, теперь к МузЕ, случись, что с ним, не медля новую жертву найдёт, – то ли ропща, то ли смиряясь с очевидностью, ворчала она.
«У Виринеи синдром недолюбленности, медицина бессильна, –
