– Что ж ты так поторопилась, а? Эх, Яна, Яна…
Валерий Александрович с трудом нагнулся поправляя цветы, скатившиеся с гладкой могильной плиты. Все уже разошлись: вечно спешащие дети – по своим исключительно важным делам, немногочисленные родственники и вовсе еле дождались окончания панихиды, оскорбленные нежеланием вдовца устраивать пышные поминки «как положено» – с обильной едой и выпивкой не чокаясь, а после – пьяной слезливой болтовней.
Июльское солнце припекало, но вдруг, невесть откуда задувший свежий ветерок, принес прохладу и, неожиданно, странное, какое-то ментоловое облегчение. Еще раз сердито покачав головой не одобряя поступка жены, которая позволила себе умереть так же, как и жила: тихо и безропотно, Валерий заложил руки за спину и пошел домой. Знакомые улицы казались странными и неприветливыми, весь город, суетящийся и бурлящий вокруг, вызывал тоску и антипатию. Старик уже несколько дней привыкал жить в одиночку, но получалось пока не особенно хорошо, и бутылка коньяка теперь занимала постоянное место на столе в гостиной. И ведь, не сказать, что они были в последние годы так уж близки с женой: отдельные спальни, разные интересы, давно не осталось даже искры тепла, одна лишь привычка. Да и была ли когда-нибудь эта искра? Наверное… Но сейчас Валерий Александрович вдруг засомневался, с усилием он попытался вспомнить, с чего у них с Янкой все началось, и не смог – прошлое вставало перед глазами мутным треснутым калейдоскопом: цветные невнятные пятна, и только.
Уже поздно вечером, клюя носом над рюмкой под монотонное бормотание медиацентра, он вдруг решил отыскать старые семейные фотографии. Не компьютерный архив, а настоящие, бумажные снимки из той далекой эпохи, когда фотодело было больше похоже на магию, где при свете красного фонаря, в кювете с химикатами на белом листе сначала постепенно, а затем быстрее и быстрее проявлялось и становилось все более контрастным изображение: иногда удачное яркое и живое, а временами откровенно провальное: портреты с закрытыми глазами, смазанные или засвеченные кадры.
Насколько Валерий Александрович помнил, у них была целая коробка старых снимков – еще в школе фотография стала для него одним из увлечений, которое сошло на нет лишь с началом цифровой эры – фотографировать без магии было ему неинтересно.
Вскоре из кладовки была извлечена объемистая коробка из-под зимних женских сапог со слегка помятой крышкой. Старик неторопливо, со вкусом, отхлебнул коньяка и начал разбирать архив. Сверху лежали несколько толстых альбомов – самое начало их с Янкой совместной жизни: свадьба, покупка щенка, первый отпуск, рождение детей… Валерий Александрович разложил фотоальбомы на диване, намереваясь рассмотреть их без спешки в хронологическом порядке. В коробке оставались еще совсем старые карточки: родители, деды-прадеды и целая стопка школьных фотографий. Машинально он взял эту чуть выцветшую пачку, перехваченную растянутой резинкой и начал бегло просматривать. Эти изображения казались ему совсем чужими, хотя вот он сам, Валерка Алексеев, или Вал – как сокращенно звали его товарищи, в компании друзей с гитарами. Вот какой-то праздник: нарядные девчонки, снова гитары… Одна девочка попадалась чуть чаще остальных и, наверное, неспроста, но это сейчас не вызывало никаких эмоций.
Дело в том, что никого из этих людей, да и почти ничего из той жизни он не помнил. Почти совсем. Сорок лет назад тогда еще вполне молодой Валера возвращался из магазина, груженый провизией на всю семью. Была зима, вечерело… Так ему рассказывали, во всяком случае. А потом, как в старенькой кинокомедии: поскользнулся – упал, очнулся – гипс. Ну, хорошо, не гипс, просто забинтованная голова. И память, как лоскутное одеяло, где черных квадратов гораздо больше, чем цветных. Ох, сколько лет прошло, кое-что с тех пор вспомнилось, хоть и каким-то рваным пунктиром, но большая часть так и пропала навсегда.
Старик со вздохом положил, было, стопку фотографий обратно, как вдруг что-то привлекло его внимание на самом дне коробки: из-под потрепанного фамильного альбома выглядывал краешек толстой тетради в коричневом переплете. Валерий Александрович удивленно нахмурился: что бы это могло быть? Раньше он часто пересматривал архив, надеясь вернуть потерянное прошлое, но в коробке были только фотографии. Хм, любопытно! Он вынул тетрадку, из ее середины прямо на колени выпали архаичные электронные часы. Валерий Александрович поднес к глазам тяжелый членистый браслет тусклого металла, всмотрелся в маленький слепой экранчик. Старая работа, таких днем с огнем теперь не сыскать, откуда они только тут взялись? Он перевернул часы и с удивлением обнаружил прикрепленную липкой лентой к задней крышке батарейку в прозрачном блистере, похожую на таблетку от головной боли. О, такие он помнил – надо было монеткой отвернуть круглую крышечку и поставить таблетку в круглую выемку на корпусе. Что ж, ноготь тоже сгодится. Часы пискнули и ожили. Чисто автоматически, не задумываясь, он выставил время и дату, подивившись этому своему навыку, снял с руки и небрежно отложил в сторону смарт-коммуникатор, застегнул на запястье приятно прохладный тяжелый металлический браслет. Вещь! Теперь посмотрим, что это за странный конспект…
Рюмка снова наполнилась. Старик прибавил света и раскрыл потертую тетрадку. На первом листе печатными буквами было выведено:
Вал резко обернулся – нет, все тихо, показалось. Уже полтора часа он пробирался через залитую тусклым лунным светом чащу. Тропа давно оставила его, под ногами хлюпало, с корявых голых ветвей то и дело срывались крупные капли, и вдобавок откуда-то справа потянулись тяжелые пряди волглого густого тумана. Сзади опять хрустнуло. От неожиданности Вал вздрогнул, быстро глянул через плечо и ему привиделось, что там, далеко позади, во влажной капающей темноте что-то движется. Вал сбился с шага, остановился и, прижавшись спиной к мокрому замшелому стволу, стал, напрягая глаза, вглядываться в черноту ночи.
Сердце бешено колотилось в груди, животный ужас вскипал темной волной, грозя затопить сознание… Только не паниковать… Без паники! Это лось или еще какой-нибудь зверь, нет ему никакого дела до него, Вала, нету и быть не может. Тишина. Ни движения, только где-то высоко по верхушкам сосен просвистел порыв холодного ветра. Померещилось? А Бог его знает, главное идти, идти не останавливаясь. Ужас медленно отпустил, сразу стало холодно. Вал заставил себя повернуться спиной к жуткой неизвестности. Так: левой, теперь правой… пошел, пошел…
