Деревья снова говорили. Им понравились эти люди. Они не кричали и не ругались, они не жгли костров и не мусорили. Они просто гостили, как и положено гостям. Они были увлечены друг другом так сильно, что даже не слышали болтовню ручейка. Он тоже разговаривал с ними. Много, быстро, поспешно, как маленький нетерпеливый мальчишка, который рассказывал невероятно увлекательную, по его мнению, историю.
Вино было вкусным. День был прекрасным. Разговоры – спокойными и тихими. А шахматы оказались еще и вполне захватывающими. Разбалованная постоянными победами, Мари нахмурилась, когда ей поставили мат и ловко вернула фигуры на место. Игра началась снова.
Ему нравилось смотреть на ее сосредоточенное личико. Как ее светло-зеленые глаза бегали по клеткам доски, просчитывая возможные ходы противника. Как она иногда поджимала губки, натыкаясь на неверные или неправильные для нее исходы. Как ее тонкие пальчики передвигали фигуры по доске. Как она сначала немного обижалась на свой проигрыш, а после в красивых глазах загорался азарт, и она быстро возвращала деревянную гвардию на исходные позиции. И игра начиналась вновь.
А в один прекрасный момент, так засмотревшись на девушку, мужчина даже сразу не понял, почему она радостно взвизгнула и бросилась ему в объятья, задев поле боя, от чего все фигуры рассыпались по пледу и покатились в сочную траву.
— Мат, – радостно возвестила Маша, оказавшись сверху поваленного от неожиданности мужчины.
— Я не видел, – едва сдержав смех, притворно нахмурился он, скорбно посмотрев на шахматные фигурки.
— Но… мат же, – она тоже нахмурилась, оглядела разрушения, оценила потери и обиженно засопела, переведя взгляд на Григория, – Точно тебе говорю.
— А на первый взгляд казалась такой взрослой девушкой, – не сдержавшись, мужчина обнял ее, устраивая поудобнее, – А оказалась ребенком.
— Ну мат же! – воскликнула девушка и только потом поняла, что действительно повела себя жутко по-детски. Смутилась, покраснела, отвела взгляд и попыталась дезертировать с мужской груди, но ее не отпустили. Осторожно погладили по спине, подарили нежную улыбку. И Мари подняла взгляд, посмотрев на мужчину. Он был действительно красив. Волшебные темно-голубые умные глаза смотрели на нее ласково, но одновременно с тем очень внимательно, легкая улыбка на точенных губах, в углу которых залегла жесткая складка, как будто по привычке оставшись там, квадратный подбородок с ямочкой, ямочки на щеках, которые появлялись во время улыбки, высокие скулы, густые брови и кадык на крепкой шее.
— Что? – нахмурился Григорий, глядя с каким вниманием его рассматривает девушка.
— Завидую, – вздохнув, на полном серьезе призналась она.
— Кому? – тут же с подозрением поинтересовался генерал, не на долго приникнув к ее губам, прежде чем получить ответ.
— Себе, – теперь выдохнула она, улыбнулась и уже сама потянулась за поцелуем, но более долгим, нежным и перерастающим в куда большее. Страсть, желание, жару в тени прохлады, большие ладони на хрупкой девичьей спине, тоненькие пальчики на большой мужской груди. И хриплое:
— Маша…
Мари было хорошо. Пожалуй, если бы даже она знала, что с этим мужчиной у нее никогда и ничего не выйдет, даже если бы она не была в тисках обстоятельств, она бы все равно приехала сюда. Хотя бы ради этих мгновений. Хотя бы ради этих шахматных партий. Хотя бы ради этого нежного взгляда, который восхищенно смотрел ей в глаза. Хотя бы ради той встречи у мангала…
— Маша?.. – тихий осторожный шепот в маленькое ушко и ответное недовольное бормотание. Кто ее будит?
— Мышонок? – еще более осторожный шепот и еще более недовольное сонное бормотание. Ну не хочет она просыпаться, не трогайте девушку.
— Мышонок, мы приехали, – поцелуй в щеку, теплые руки и теплая грудь, на которой так удобно спать, уткнувшись носом в шею, приятно пахнущую горьковатым мужским парфюмом. Легкая тряска. Пустяк. Она на теплой груди устроилась так удобно, что даже это не вызывало недовольства. Какой-то скрип. Но вот звуки раздражали. Снова выразив свое недовольство непонятным угуканьем, Мари затихла.
Ей снился их вечер. Она заново видела, как они, допив вино и отыскав в траве последнюю пешку, собрались и пошли все же за земляникой. Как долго и весело они ее искали! Идти быстро она не могла, мешала ноющая нога, но Гриша подстроился под ее шаг, все понимая без слов. Но когда земляника нашлась, девушка ощутила, что родилась именно для этого момента. Они так и не вынесли из леса ни одной ягодки. Маша все съела. Она до сих пор, даже во сне, ощущала ее сладкий вкус, вкус губ ее генерала, который пытался отвоевать последнюю ягодку.
А потом они пошли к реке, купаться. Плескаться, смеяться, наслаждаться каждым мгновением этого вечера.
Когда они вышли из леса уже начинало смеркаться.
А когда доехали до дома Мари, в чистом небе уже россыпью лежали яркие звезды, словно подружки молодого месяца. Но ей заново виделись их улыбки и смех. И она улыбалась не только там, несколько часов назад, в лесу, не только во сне, который переживала, но и сейчас, на руках Гриши, который тоже улыбался, глядя на нее.
Она уснула по дороге, пока он вел машину и что-то рассказывал ей. Что? Он сам уже забыл, вновь увидев ее безмятежное личико, обрамленное черными завитками локонов волос. Она распустила волосы по пути к лодке, чтобы комары не кусали за шею и спину. А сейчас доверчиво прижималась щекой к его груди, продолжая улыбаться.
Он опустил ее на постель, пытаясь высвободиться из кольца ее рук, которые не хотели отпускать его шею. Не вышло, Маша только по-детски нахмурилась, смешно фыркнула и потерлась носом за мужским ухом. Ей нравился его запах. И его темно-голубые глаза ей тоже нравились. Он нравился ей весь, без остатка. Со своим прокуренным голосом и запахом табака. Интересно, почему он ни разу не позволил себе закурить при ней? А почему он отнесся к ней так? Как не к простой интрижке? К такой относятся иначе…
Но сейчас, во сне, эти мысли Машу не беспокоили. Они станут досаждать ей завтра. А она просто крепче прижалась к мужчине, что был рядом, не желая его отпускать.
