Лондон, 11 июня 1833 года, раннее утро
Эшмонт был не очень хорошим герцогом – точнее, никаким, так что никто не удивился бы, увидев его пьяным, так сказать, «по-императорски», то есть раз в десять пьянее простого лорда, когда он брел на непослушных ногах вниз по ступенькам клуба «Крокфорд», повиснув на руке одного из своих закадычных приятелей.
На сей раз это был Хью Филемон Энкастер, седьмой герцог Рипли. И если светловолосый и голубоглазый Эшмонт казался с виду ангелом небесным, то Рипли был смугл и темноволос, то есть, в отличие от Эшмонта, отнюдь не соткан из мечты и тумана, и женщины не провожали его зачарованными взорами. То ли дело его ангелоликая светлость!
В иной день – как кто-то однажды выразился – лицо Рипли напоминало морду волка, основательно потрепанного в боях.
Кроме того, Рипли, хоть несколько и превосходил Эшмонта знатностью своего титула, был пьян только как простой лорд и посему не утратил способности различать, где верх, а где вниз. Поэтому, когда его светлость герцог Эшмонт сделал поползновение скатиться с лестницы в направлении Сент-Джеймсского дворца, Рипли именно вниз его и потащил, чтобы добраться потом до стоянки экипажей.
– Сюда, приятель.
– И это правильно, – буркнул Эшмонт. – Не могу же я пропустить свадьбу. Только не эту! Это ведь я женюсь! На Олимпии. Так что должен присутствовать, обещал.
– Будешь, будешь, – успокоил его Рипли, увлекая за собой на другую сторону улицы.
Сообщение о свадьбе было для него новостью, а уж выбор невесты и вовсе сразил наповал: кто угодно, только не леди Олимпия Хайтауэр! По его представлениям, это последняя девушка на земле, которая пошла бы за Эшмонта – за любого из них, если на то пошло.
Не то чтобы Рипли ее хорошо знал – скорее даже совсем не знал. Да, они были представлены друг другу несколько лет назад, в те дни, когда респектабельные люди еще знакомили Рипли и двух его дружков с приличными девушками. Но как раз такие меньше всего интересовали троицу герцогов. Благовоспитанные девушки годились для женитьбы, а жениться предполагалось когда-нибудь потом, в смутном и едва обозримом будущем.
Очевидно, это будущее наступило, а Рипли его просто проглядел.
Сначала герцог Блэквуд, второй из его добрых приятелей, женился на сестре Рипли чуть больше года назад, за несколько дней до того, как сам он укатил в Европу. А теперь и Эшмонт, оказывается, надумал.
В Лондон он вернулся еще позавчера, но один день незаметно перетек в другой. Он отправился в «Крокфорд», потому что хотел получить приличный ужин: Удэ, повар, там был почти так же хорош, как Шардо, его собственный повар, но во время переправы через Ла-Манш его угораздило подцепить жесточайшую простуду.
Шардо сопровождал Рипли повсюду, потому что ему щедро платили – герцог ценил свои удобства. Вынужденный по дурацкой прихоти жить в юности как нищий, теперь он жил как король.
Рипли как раз затеял спор с самим собой – не лучше ли было остаться за границей? – когда из темного переулка выскочили четверо мужчин, и один из них налетел на Эшмонта с такой силой, что разлучил беднягу с ненадежными объятиями Рипли и толкнул прямо в витрину ближайшего магазина.
Эшмонт обрел равновесие с неожиданной энергией.
– Куда прешь, чертов придурок? Я иду жениться! Слышишь, козел? – И его кулак с силой впечатался в лицо незнакомца.
Попытался вмешаться второй тип из той же компании, но Рипли со вздохом сгреб его за шиворот. Тип извернулся, намереваясь поквитаться, и это вынудило Рипли одним ударом зашвырнуть его в сточную канаву.
Дальше было то, что часто случалось, если в деле участвовал Эшмонт: потоки грязной ругани и тупая драка. Из ближайших клубов высыпали мужчины и принялись делать ставки, издалека раздались женские вопли.
Когда все закончилось, противники лежали рядком на мостовой. Рипли не стал терять время, чтобы сосчитать их или хотя бы разглядеть, сгреб Эшмонта, который без сил висел на перилах, в охапку и повлек за угол к стоянке. Как только к ним подкатил первый из ожидавших в очереди наемных экипажей, Рипли затолкал Эшмонта внутрь, на продавленное сиденье, и дал указание кучеру отправляться.
Слуги не ложились и дожидались хозяина – дело-то привычное. Эшмонта оттащили наверх, в спальню, без лишней суеты раздели и отмыли. У них был богатый опыт по части маленьких слабостей хозяина.
Убедившись, что его светлость благополучно уложили и укрыли одеялом, Рипли отбыл восвояси.
Ему и самому требовалось помыться и поспать: ведь до свадьбы осталось всего несколько часов.
Ньюленд-хаус, Кенсингтон, 11 июня 1833 года, около полудня
Если бы невеста напилась допьяна – однако она же не пила! – то это из-за грядущего торжества.
Осталось совсем немного до того момента, когда леди Олимпия Хайтауэр воплотит в жизнь все заветные мечты своего семейства и свои собственные, по крайней мере, бо́льшую их часть: сделается герцогиней Эшмонт.
Замерев на опасной черте двадцати шести лет, она должна была благодарить свою счастливую звезду, что сумела завоевать сердце, восхищение и еще что-то одного из трех самых знаменитых в Англии распутников герцогского звания, известных как «их бесчестья».
Олимпия внимательно оглядела собственное отражение в зеркале. За стеклами очков в золотой оправе ее глаза – когда серые, когда голубые, а иной раз и зеленые, потому что никак не могли определиться с цветом, – одним взглядом вобрали в себя ее великолепие. Вот она. Ну и что? Тщательно завитые локоны банального русого оттенка на висках, обрамляющие лицо в форме сердечка, прихотливое сплетение кос и лепестки гофрированного кружева, украшенные флердоранжем, венчающие макушку, водопад белоснежной кружевной вуали, ниспадающий ниже талии, закрывающий обнаженные плечи, поверх широких, отделанных кружевом рукавов.
Она опустила взгляд, рассматривая себя: четыре тугих банта на корсаже, пышные юбки из шелковой парчи.
Пустая трата денег, которыми можно было бы оплатить учебу в Итоне для Кларенса, или чин корнета для Эндрю, или что-нибудь еще – для мальчиков. У лорда Ладфорда, графа Гонерби, помимо наследника, Стивена имелось еще пятеро сыновей, которых нужно было содержать, хотя на эту тему граф предпочитал не думать вовсе. В отличие от дочери граф не умел мыслить практично – вот в чем корень ее нынешнего затруднительного положения, которое, как все говорили, вовсе не было затруднительным. Разве статус герцогини – это не шаг вверх по социальной лестнице?
В любом случае свадебное расточительство было продиктовано отнюдь не соображениями практичности. Деньги непременно следовало выбросить на ветер, на одно-единственное платье для Олимпии, поскольку, по словам тети Лавинии, это был вклад в будущее.
