Какие сказки нам дарил
Московский бит, московский рок.
И я порой мед-пиво пил
И мысль укладывал меж строк.
И в дальни дали уплывал
Мой недостроенный корабль.
И я успех там собирал,
И вдохновенно девкам врал.
И щас, наверное, совру,
А что-то вспомнится не так,
Но есть возможность поутру
Стишки исправить натощак.
И, возвратясь из Интернета,
Я сел писать роман в стихах.
Тогда, я помню, было лето,
Волшебно лето на морях.
И вместе с группой в Коктебелях,
Герой наш рок-н-ролл играл.
И радостно девчонки пели,
Свой демонстрируя вокал.
А Горик, так зовут героя,
Через защитные очки
Искал, кого сегодня к морю
Он кликнет ножки помочить.
– Ах, милый Горик (он же Игорь),
Ну что за джинсы, что за стать…
С тобой одним, скажи, и мигом
Всю жизнь готова танцевать.
– Тур вальса, милая богиня,
Готов вам нынче подарить.
А завтра… Завтра будет видно.
Нельзя же, право, так спешить.
И спев на бис ударну песню
И морем смыв следы греха,
Они, довольные друг другом,
Прощались мило на-всег-да.
Уплыл июль, и жаркий август
На небе звезды запалил,
А Коктебель любовны флаги
Трепал с утра что было сил.
И вкус греха перчено-сладкий
Витал над лагерем, и вот
Закончен пересменок. Ладно,
Девчонок новый хоровод
Жилье на море обживает,
И, честно говоря, не знает,
Что ночью их грядущей ждет.
Открыты девичьи сердца,
Не потерять бы лишь лица.
В вечóр сегодня Горик с группой
Готовы танцы вновь играть.
Guitar – наживка, голос, струны,
В порядке молодецка стать.
И по привычке в ре-мажоре,
Затянет группа «Drive my car»
[1].
Ты – Бог, Ты – Леннон… Кто же спорит…
И вьется вдаль моя строка.
Не знал герой наш поражений,
И меч разил всех наповал,
И не терпел он чуждых мнений,
И даже как-то заскучал.
А героиня – бог-девица,
Принцесса голубых кровей,
Приехала в Москву учиться
Из-за взаправдошных морей.
Учиться танцам, ведь в Союзе
По танцам мы ого-го-гей;
Кто сразу стих не понимает,
То впереди планеты всей.
Страна, где выросла девчонка,
Не знала войн, не знала бурь.
Отец-король на личном троне
Подписывал такую дурь,
Что подчиненные в отчаяньи
Не знали, как им дальше жить.
– Ты – лучший! – все ему кричали, —
Нельзя же по течению плыть.
А он, от доброты смиренный,
В глаза с любовью всем смотрел.
И заговор друзей неверных
Под носом как-то проглядел.
А доченька в Москве училась —
И па-де-де, и фуэте…
А в школе танцев все так мило:
Бордо, шампань и канапе.
Принцесса, взрослою девицей,
Семнадцати уже годков,
Такой, что нету просто слов,
Чтоб описать свеченье кожи,
Фарфоровый отметить стан.
Ну, в общем, я не вышел рожей…
Для вдохновения – стакан
Залить в себя, тогда, быть может,
Найду я нужные слова,
Но красоту таку негоже
Нам обсуждать… И так молва
О ней сложила в Коктебелях
Легенды, ах, читатель мой.
Пока группешник песни пели,
Все любовались только той,
Что танцевала, как богиня.
То был не танец, а полет.
И на кого свой взгляд поднимет,
Тому предъявит этот счет.
И каждый оплатить готов был,
Как на смотринах во дворце,
А Горик в такт тихонько топал,
Забыв улыбку на лице.
И спев последнее «е-е»,
Ансамбль замолк, готовясь снова
Запеть, как двое на траве
Укрылись небом, словно кровом.
И выстрел-взгляд, как солнца блики,
Направлен в Горика, а он
Зачем-то кем-то был окликнут:
– Давай сыграем роллингстон!
И «Satisfaction»
[2] от души
Запел по-джаггеровски Горик,
А для принцессы свет туши.
Ах, Горик, горе, горе, горе.
И не заладился роман
В зеленых кущах Коктебеля.