Этой зимой в Городе прекратили чистить улицы, но в центре замотанные в платки тени еще копошились среди сугробов, скалывая с булыжников лед. Массивная гранитная колонна в середине площади уходила в пустое небо, давно не видевшее самолетов или птиц, исчезнувших с приходом Гнили.
Учительница слышала, что на юге среди заброшенных дворцов живут стаи чаек и голубей. Рассказам было сложно поверить, но в Городе могло случиться все, что угодно.
Она тянула за собой ручную тележку, скрежетавшую по мерзлым гранитным плитам площади. Миновав облезлую стену бывшего художественного музея, пробираясь между торосами слежавшегося снега, она направилась к большой полынье, откуда горожане носили воду. Ведро, привязанное к тележке, гремело на выбоинах в речном льду.
Ей надо было обойти полынью и пробраться к острову, где возвышались увенчанные факелами колонны. Цвет бычьей крови облупился, сменившись грязно-розовым оттенком застиранного белья.
Родившись после начала Гнили, она не встречала никого старше сорока лет. Люди не переживал этой отметки, хотя некоторые настаивали, что им идет пятый десяток. Им никто не верил. Гниль туманила голову, порождая ложные воспоминания.
Мать рассказывала ей, что на Войне люди умирали от голода. Тащась по льду, она попыталась вспомнить, сколько лет было матери.
– Почти сорок, – поняла Учительница.
Такие воспоминания были бесполезны. Перед смертью люди зачастую теряли рассудок. Ей самой оставалось еще лет пятнадцать. Миновав толпу людей у проруби, она потащила тележку дальше.
Никто не знал, откуда появилась Гниль, поражающая не только людей, но и камень с металлом. Болезнь оказалась противоречивой. Больные не переживали сорокалетия, однако Гниль первым делом нападала на новые вещи.
Отдаленные районы Города превратились в пустыни. Нынешним жителям было незачем пробираться туда. В Городе, когда-то насчитывавшем пять миллионов человек, осталось едва ли пятьдесят тысяч.
Гниль была заразной, однако Учительница предполагала, что тридцать лет назад, боясь, что ядерное облако накроет и чистую территорию, Материк не стал сбрасывать на Город атомные бомбы. Любой, родившийся в Городе, был переносчиком Гнили, любая вещь из Города несла в себе смертельные споры. Мать рассказывала ей, что тридцать лет назад люди пытались вырваться из Города.
Учительница взобралась по ступеням ледяного гранита.
– Все было бесполезно. Правительство закрыло границы и перестреляло беженцев. Даже если кто-то и выжил, мы никогда не узнаем, что с ними стало.
Она спросила мать, не навещали ли Город гости с Материка. Женщина посмотрела на нее пустыми глазницами. Перед смертью Гниль выедала глаза, оставляя внутри клубки серых нитей. Мать подвигала морщинистыми губами.
– Для чего им сюда приезжать, – в слабом голосе она услышала усмешку. – Они оставили нас гнить, как и в первый раз. Материк ненавидит нас, они хотят, чтобы мы иссохли и умерли.
Мать еще что-то бормотала, однако она не прислушивалась. После глаз Гниль принималась за мозг. Последним сдавалось тело, превращаемое болезнью в мохнатый кокон, наподобие паутины, висящей по углам оставленных жильцами квартир.
Когда пришло время, она завернула легкий кокон в рваные простыни, оставив его в голом колодце двора. Мать быстро стала пылью. Умиравшие зимой вмерзали в наросты льда на улицах, дожидаясь оттепели.
Учительница прошла мимо двух бывших музеев и места, где раньше стояла бронзовая статуя ученого. Относительно новый памятник быстро сгнил. Она не знала, что это был за ученый. Сначала Город пытался поддерживать видимость нормальной жизни и даже держал открытыми школы, но скоро все махнули рукой на образование.
Мать научила ее нескольким языкам. Старые книги пока оставались в порядке, однако Учительница слышала, что недавно Гниль принялась за столетние тома. К счастью, антикварные издания Города могли обеспечить их чтением на несколько поколений вперед.
Она повернула на линию, как на этом острове звали улицы. Впереди стояли бывший родильный дом и академическая библиотека.
– Все равно мы не живем дольше сорока лет, – она пожала плечами. – Нет причин волноваться.
Новые вещи исчезли первыми. Учительница знала о машинах и компьютерах, о телефонах и самолетах, но Город давно потерял почти всю технику. Они могли использовать старые электрические сети, однако в Городе не было горючего. Учительница читала, что на Войне горючее и провизию доставляли с Материка.
Пройдя ко входу в бывший университет, она вспомнила, что тогда люди ели животных и друг друга. Вокруг давно не было никаких животных.
– Они все убежали, – сказала ей мать. – Или солдаты с Материка расстреляли их, как они расстреливали людей, но, кажется, нам больше не нужна пища. Мы выживаем на воде и воздухе.
Провизию Гниль не трогала. Магазины и склады Города были полны припасами, однако они добровольно ввели карточки на еду, в память о тех, кто умер от голода на Войне. Учительница слышала о радио и телевизорах, но все приемники, кроме совсем старых, съела Гниль.
Она не знала, кто тикает метрономом на улицах, кто звенит городскими часами, и кто стреляет каждый день из пушки в крепости. За разбитыми окнами входа промелькнула темная тень.
Гниль справилась с голодом, но пока не могла победить желание. Волоча за собой ручную тележку, она протиснулась внутрь.
В загроможденном хламом вестибюле висели разбитые часы. Погнутые стрелки застыли на изъеденном Гнилью эмалевом циферблате. Время остановилось где-то после обеда. Она не следила за часами и минутами. В полдень они слышали пушечный залп из крепости, а в остальном время пряталось под непроницаемой пеленой, укрывающей Город.
Небо, морозное или ненастное, всегда оставалось серым. Деревья круглый год стояли голыми. Некоторые обвиняли в этом Гниль, другие говорили, что Материк пытается отравить Город речной водой. Она поднималась вслед за тенью по грязному мрамору когда-то величественной лестницы.
– Доцент может что-то знать об этом, – пришло ей в голову. – Его отец был биологом.
У поколения Гнили не существовало занятий или профессий. Они называли себя тем, что делали их родители.
Доцент почему-то всегда запирал превращенный в лежбище кабинет, темную пещеру с торчащими из углов скелетами погибших растений. Учительница никогда не закрывала дверей квартиры. Из Города, где нечего было воровать, давно исчезли все воры. Она не испытывала желания обладать чем-то материальным.
Они вошли в боковой чулан с продавленным диваном. Снаружи бушевала метель, покрывавшая белым кружевом заснеженные улицы. На платье тяжелого шелка она носила тоже кружевной, антикварный воротник. Гниль избавила их от чувства холода. Зимой, как еще называли это время года, люди надевали пальто, но Учительница подозревала, что они только следуют привычке.
