Мы все трое – Сергеевичи, хотя у Вовки фамилия Ермоленко, а у нас с Максиком – Тартановы, но из-за отчеств нас с детства считали стопроцентно родными братьями. А мы родные только наполовину: по маме. Отец Вовки был гаишником и погиб при исполнении, когда его сыну было два года. Мама получала немаленькую пенсию по потере кормильца, и потому очень долго не выходила замуж за нашего отца. Свадьбу они сыграли уже после рождения Максика. Мне тогда было четыре, и я помню, как на свадьбе бабушка Аля, мать Сергея Ермоленко, сказала новому маминому мужу:
– Вовку-то не обижай. Он за твоими парнями присмотрит.
Не знаю, предвидела ли бабушка то, что произошло несколькими годами позже, или просто пыталась обратить внимание нашего отца на домовитость пасынка. Вовка был словно создан для семейного быта: серьёзный, ответственный, трудолюбивый, с золотыми руками. Всё, за что бы ни брался мой старший брат, спорилось в его руках. Помню, отец говорил про него:
– Торжество грубой силы над интеллектом.
Правда, из его уст это звучало комплиментом, потому что сам ни одного гвоздя в квартире не забил. Он работал юристом в страховой компании и считал, что работники умственного труда имеют право не уметь менять лампочки. И часто от него можно было услышать:
– Вовка, что-то кран в ванной течёт. Ты бы посмотрел…
И это он говорил двенадцатилетнему парню, благодаря которому у нас в доме не протекали краны, не искрили розетки, работали утюги и видеомагнитофоны.
Отца я помню как-то смутно. В силу своей профессии он проводил много времени в разъездах, а если и бывал дома, то запирался в спальне, где стоял его компьютер, и работал там, готовился к судам и всевозможным аттестациям. Он запомнился мне немногословным и каким-то строгим человеком. Он редко играл с нами, почти не читал нам сказок, правда, для поддержания семейных ценностей мы чуть ли не каждые выходные ездили на пикники. Там Вовка тоже затмевал отчима. Развести костёр или соорудить шалаш у него получалось так быстро, что все только диву давались. И потому я страстно мечтал походить на старшего брата. Я копировал всё, что он делал. Если мама отправляла его гулять с Максиком, я не отставал ни на шаг, умоляя позволить мне везти коляску. Если Вовка готовил завтрак, я не мог лежать в постели, я летел на кухню и там крутился у него под ногами, стараясь помочь. Если Вовка садился чинить велосипед, я устраивался рядом в надежде, что он доверит мне какое-нибудь дельце, например, посветить фонариком на деталь или подать ключ. Брат всегда относился ко мне серьёзно, по крайней мере, я не помню, чтобы он когда-нибудь прогонял меня или говорил, что я слишком мал, чтобы помогать.
Что же касается Максика, то к нему у меня были смешанные чувства. Если рядом был Вовка, младший брат меня раздражал, потому что перетягивал на себя слишком много внимания. Если же мы с Максиком оставались вдвоём, то мне было приятно возиться с ним. Я часто играл с ним в меня и Вовку. Сам я был, конечно же, Вовкой, а ничего не подозревающий Максик играл меня. Он возился с игрушками, а я делал вид, что чиню, например, настольную лампу.
– Эй, мелкий! Ну-ка не лезь туда! – строго произносил я, хотя братишка никуда и не думал лезть. – Сейчас я закончу и почитаю тебе сказку.
Мне думается, что мы были счастливой семьёй. Отец хорошо зарабатывал, мы ни в чём не нуждались. Я готовился пойти в первый класс гимназии с углублённым изучением английского языка. Вовка мечтал поступить в технический университет, чтобы потом открыть свою автомастерскую. Ему ужасно нравилось возиться с машинами.
Ничему этому не суждено было сбыться. Всё круто изменилось двадцать второго июня, в одиннадцать часов тридцать минут, когда наши родители погибли в автокатастрофе. Они возвращались из деревни, от бабушки. Машина, которую вёл отец, на большой скорости пробила ограждение моста и упала в реку. Экспертиза не обнаружила никаких технических дефектов: ни отказавших тормозов, ни повреждений рулевой колодки – ничего, что могло бы стать причиной такого странного манёвра. Вскрытие тоже не выявило у отца ни алкоголя в крови, ни инфаркта, ни инсульта. Он был совершенно здоров, когда крутанул баранку и протаранил ограждение. Официальной версией произошедшего стал луч, ослепивший водителя. Считать, что Сергей Тартанов намеренно хотел оставить сиротами троих детей, было глупо. Он пару месяцев как стал руководителем филиала, собирался на стажировку в Финляндию, он был на подъёме – и вдруг такая нелепая смерть.
Бабушка забрала нас жить к себе. Вовка не пошёл в десятый класс, а поступил в автомобильный техникум Холмогорска – небольшого городка в пятидесяти километрах от нашей деревни. Я же пошёл в первый класс не языковой гимназии, а обычной сельской школы.
Мне очень не хватало мамы и папы, но я не мог плакать, как Максик. Я хотел быть сильным, как Вовка, который все удары судьбы встречал с поднятой головой. Я не показывал вида, что мне больно и страшно, потому что мне казалось, что на нашу семью обрушился гнев какого-то незримого, но могучего и жестокого божества. И если его разозлить ещё сильней, то он изничтожит всю нашу родню. Поэтому на разговоры о смерти мамы и папы я наложил негласное табу, в отличие от моего четырёхлетнего брата, который приставал к бабушке и Вовке с расспросами, когда вернутся папа и мама. Вовка всегда брал его на руки или сажал к себе на колени и терпеливо объяснял, что богу на небесах понадобились помощники, и он позвал наших родителей. Сейчас они сильно заняты поручениями бога, но когда освободятся, то обязательно приедут нас навестить. Максик дотошно выяснял, что это за поручения и как можно упросить бога дать папе и маме выходные. А я ужасно боялся, что у бога найдется дело и для Вовки, чего лично я пережить не смог бы никогда.
Тем не менее сбылось то, о чём говорила бабушка: место наших родителей занял старший брат. Он считал своим долгом заботиться о нас, и иногда мне казалось, что он не доверяет нас никому.
– Не лезьте к бабушке, она устала! – говорил он и сам купал горластого Максика, делал со мной уроки, читал нам книги перед сном. Он учил нас всему. Максика – завязывать шнурки и чистить зубы, меня – колоть дрова и варить борщ. Вовка стал для нас с братом островком безопасности в агрессивном и страшном мире, куда нас выкинуло после смерти родителей. А для меня он был богом – рослым и мускулистым, с ломающимся баском и пушком над верхней губой. Я по-прежнему во всём подражал ему. Я бежал вместе с ним поливать огород, не обращая внимания на путающегося под ногами Максика. Я хвостом следовал за ним в сарай, где Вовка доводил до ума купленный по дешёвке убитый мотоцикл. Я не отставал, когда брат лез латать дыры на крыше. Один раз я свалился со стремянки и сильно порезал руку. Мне было очень больно, но я не плакал – боялся, что Вовка больше не возьмёт меня с собой. И пока мне накладывали швы в нашем здравпункте, я улыбался и говорил, что мне щекотно.
