– Маменька, вот и всё вам знать нужно… – сказала укоризненно молодая девушка, порхая у зеркала на девичьем столике. Её маленькая белая ручка катала вниз широкую деревянную лодку-расчёску через множество волн. У ручки этого кораблика волны были буйными и многочисленными. Особенно труднопроходимые участки, лодочка прочёсывала с треском. Расчёска перемещалась и за ней появлялась волна спокойная и более мягкая. С каждым разом, через короткий промежуток, белая ручка возвращала лодочку к исходной позиции и повторяла движения, приводя неугомонные волны волос в более мирный и спокойный вид.
– Конечно нужно!
Воскликнула женщина в тёмно-синем платье, закрывавшим её не молодое тело от подбородка до пяток. Тощее и длинное лицо слегка дёргалось. Из туго затянутых и собранных на затылке в шарик волос выскочило несколько прядей, отчего причёска походила больше на потрёпанный смычок скрипки. Худые руки её подпирали тонкую талию.
– Ну он вроде бы хороший, но… – сказала девушка и повернула головку в сторону матери. Маленькие точечки веснушек, коричневые, почти чёрные глаза, маленький носик и тонкие бровки, слегка надутые губки. Девушка закатила глаза, подумала. – Но вот его голос…
– Что его голос?
– Не прикидывайся, мама, ты слышала его.
– Нормальный у него голос, не придумывай.
– Нормальный? – тонкие бровки девушки поднялись. – Когда он говорит мне кажется, что где-то мучается поломанный граммофон!
– Не говори глупостей!
– Ничего это не глупости.
– Даже если это и так, что же с того? В остальном он хороший юноша!
– Я не знаю, мама, честно. Он очень любит разговаривать, и иногда я совсем его не понимаю. Он болтает на такие темы, что я даже крупицы не понимаю. О каких-то энергиях, энт… энтро… энтропии! О каких-то измах. Ниги… лизм. Кажется, так. И всё это этим скрипучим, металлическим голосом. Аж мурашки по спине бегут. – Девушка поморщилась. – Видишь? Как вспомню аж в дрожь бросает.
– Маша, ну не это ведь важно в жизни!
– А для меня важно! Ты сама морщишься, когда он говорит. Все морщатся и продолжают слушать, а он, как идиот, болтает и не умолкает, всё шипит и шипит, как радиола. И никто ведь не скажет ему, сын великого учёного, богатый сын. Иногда мне его даже жалко.
– Что ты такое говоришь, Маша?! Так ведь нельзя.
– Ну это ведь правда, мама, ты это знаешь! Только потому что он богат ты стараешься не замечать этого, а я не могу. Все мои друзья его терпеть не могут, потому что он не замолкает. Всё трещит, трещит, всё о науке, о философии, литературе. Никита очень любит литературу, но после часа общения с ним, он говорил мне, что книжку в руки взять не может, голова сразу болеть начинает.
– Никита твой, сам ещё тот болтун, меньше бы ты его слушала.
– Уж лучше я Никиту послушаю чем его! – между бровками девушки появилась еле заметная морщинка.
– Машенька, он ведь любит тебя! И ты его любишь, ведь правда?
– Не знаю, мама, не знаю. Наверное…
– Что же ты, Машенька, дитя моё, из-за такого пустяка…
– Не пустяка! Не пустяк это, матушка! Хоть убей! Не могу я его слушать! Голова болит! Ладно выглядит, как кукла, на лице или так, – она подняла уголок рта пальцем вверх, – или так, – уголок опустился вниз. – И ещё эта трещотка, что у него в горле застряла… Невыносимо! У него отвратительный голос! Просто невозможно отвратительный и сам он… Кукла!
– Вздор! – воскликнула матушка. – Сегодня он будет в этом доме, и ты будешь милой и обходительной!..
– А я тебе что? Марионетка?! Верёвочку потянешь и плясать стану?
– Маша! Я твоя мать и пока это так ты будешь меня слушать! Ты ещё слишком юна, чтобы сама принимать решения, особенно такие. Я твоего отца тоже в начале не переносила, прости господи, но как поженились, как вместе жить стали, так всё и наладилось. Потом ты появилась и всё прошло. Посмотри, как мы с твоим отцом дружно живём.
– Я вижу, как вы дружно живёте…
– Что?! – брови матушки поднялись.
– Ничего…
– Чтобы я больше подобных слов не слышала. Ты меня поняла?!
– Да, матушка, извините.
Девушка потупила глазки. Медленно повернулась к зеркалу и стала купать лодочку в волосах дальше, только теперь гораздо медленнее.
Матушка смотрела в отражение на хмурое личико дочери. Подошла и осторожно положила ладонь на хрупкое плечико.
– Ну, Машенька, всё у вас будет хорошо. Он хороший юноша, умный. Тебе с ним будет хорошо.
– Вам будет хорошо…
– Маша…
– Извини… – ладонь Маши прикоснулась к ладони Матушки.
Двери в комнату Маши открылись. Вошла служанка Марфа, маленькая и круглая девушка. Теребя в руках фартук, она улыбалась и красные щёки её горели пунцовым огнём крестьянской молодости.
– Мария Витольдовна… ой! Инесса Валентиновна… вы здесь… Простите, я в грязном фартуке…
– Ничего страшного, Марфуша, – махнув рукой на девушку сказала матушка. – Говори, что случилось?
– Жених… Пришёл… Сидит давнёханько уже. Ждёт.
Маша повернулась в её сторону. Воскликнула:
– Почему ты сразу не сказала?!
– Ефим на кухне уронил черепок с кашей, мы хлопотали… а он, ну вы знаете… сел и сидит. Я подумала, что ничего страшного.
– Марфа!
– Простите, Мария… – опустив глаза сказал Марфа.
– Сколько он ждёт уже?
– Не больше десяти минут.
– Хорошо. Скажите, что я сейчас выйду.
– Гости уже подъезжают, Инесса Валентиновна.
– Ой! – сказала матушка и убрала руку с плеча дочери. – Что же ты сразу не сказал! Всё, Машенька, я побежала. Подумай над тем, о чём мы говорили и не заставляй своего жениха ждать!
– Хорошо.
Матушка чмокнула девушку в щёку.
Марфа стояла, опустив глаза чуть согнувшись, теребила фартук, незаметно бросала взгляды из-подо лба.
– Ну, право, Машенька, будь умницей. – сказала матушка, покосившись на Марфу, которая украдкой взглянула на свою хозяйку. Поймав взгляд женщины на себе, Марфа поспешно опустила глаза, а подбородок ещё ниже.
– Марфа, передай ему, что я скоро выйду.
– Хорошо.
– Отправляйтесь мама, я подумаю.
– Какая ты у меня уже взрослая…
– Взрослая. Ну идите же, гости, мама!
– Иду, Машенька, иду, – сказала матушка и улыбнулась. Прошла мимо Марфы слегка подняв подбородок. Проплыла, как шахматная фигура, королева, мимо маленькой пешки. Маша вернулась к дамскому столику и продолжила прихорашиваться. Марфа посмотрела на девушку несколько секунд, шмыгнула носом и вышла вслед за хозяйкой. Оставила Машу одну.
***
Юноша сидел на стуле в самом углу прихожей. Справа от него находились двери в тамбур. Парня встретила Марфа. Вид длинного и худого чудака, с неестественно белым лицом, всегда пугал её. Тайком, когда он не видел, девушка одной рукой осеняла себя и его крестным знаменем, шептала молитву, а другой теребила крестик под грубой тканью одежды. Служанка пыталась объяснить ему, впопыхах, что барыня пока прихорашивается, когда услышала проклятия Ефима. Она побежала на кухню, а кавалер, оставшись один, нашёл куда сесть и стал ждать.
