Как говорится…
– Где говорится, дядя Миша, кем?
– Да, какая разница кем? – сказал дядя Миша. – Говорят так, люди!
– Ага, и как говорят?
– А говорят… – слова, которые дядя Миша валял на языке, рассосались, как конфетки. Остался только сладковатый фантом. – Вот, не помню теперь, что говорят. Сбил меня!
– Да ладно тебе, дядя Миша. И без людей, которые говорят, обойдёмся. Рассказывай дальше, как нам гада изловить этого?
– Санька! Я тебе уже тыщу раз говорил, бросьте об охоте думать! Молодые ещё, зелёные. Пожрёт вас и не подавится.
– Ты сам в эти годы начал!
– Дык нас целый легион был, нас звери обучали, а не люди, а вы – молокососы ещё! В пятером на крысоеда!
– Пятеро, зато каких! Целого легиона каждый стоит.
– Ты мне давай без этого. Положи оружие, Сенька!
Маленький Сенька взял со стола катану, которая повидала на своём веку плоть не одного монстра, обхватил её двумя руками и чуть не упал вместе с ней на задницу.
– Ну?! Герой! Ну?!
Кряхтя и пыхтя, Сенька накинул катану на плечо. Попытался выпрямиться под весом оружия, но получилось у него слабо, Сенька остался стоять, чуть сгорбившись.
– Вот! – поднял Сенька бороду к небу. – Хоть сейчас на охоту!
– Дай сюда!
– Сенька! А ну иди сюда, оболтус! – крикнула тучная женщина с порога хижины.
Дядя Миша осторожно забрал катану, похлопал малыша по голове.
– Беги, Сенька, потом расскажу.
– Обещаешь?
– Ну…
– Сенька!
– Иду!.. Давай, дядька Миша. Труба зовёт!
– Ты хоть трубу эту видел хоть раз? – засмеялся мужчина.
– Не, но так люди говорят. Во! – поднял палец к небу Сенька и побежал к маме.
Женщина хлопнула оболтуса по макушке тряпкой, послышался звонкий смех, и мальчуган скрылся в лачуге. Недобрым взглядом она посмотрела на брата. Старый солдат напрягся.
– Ты бы помалкивал, не баламутил бы мне ребят, а?
– Да что я такого сказал, ну спросил меня про гада этого вашего, так чего же, крысоед там, не иначе.
– Не было тебя и шила в заднице у них не было. Явился, герой! Самурай, мать твою, охотничек!
– Ладно тебе. Ночь переночую и уйду, семья же…
– Миша, я тебя предупреждаю. Не посмотрю, что ты брат мой, выгоню, если будешь детвору историями своими будоражить! Надо переночевать – ночуй, и уходи. Где ваш народ – там беда. У нас здесь места тихие, а крысолов этот ваш…
– Крысоед…
– Да срать я хотела кто там. Гад этот сам издохнет, потому что нам самим тут жрать нечего, крыс всех извели давно, поэтому… Миша, ты меня услышал.
Старик выдохнул с шумом воздух.
– Услышал.
Раздался лязг металла. Женщина заглянула в проём хижины, рявкнула:
– Я сейчас тебе возьмусь! Я тебе возьмусь, гад! А ну, положи! Ты посмотри, скотина какая! Кому сказала! Вот ведь…
Она вернулась к брату.
– Миша. Мы договорились, хорошо?
– Да.
– Жрать ты всё равно не жрёшь, да и не спишь, наверное, тоже, если что заночуешь в сарае… Возьми соломы, если нужно, мешковину там же найдёшь. Ну, ты понял, так что давай, сам разберёшься.
– Разберусь.
Старик размял затёкшую шею с механическим звуком.
– И вот это тоже, в моём присутствии не делай…
– Это уже от меня не зависит. Какой дали скелет – такой и ношу.
– Ну, меньше двигайся, значит. Всё, мне некогда. Мы договорились?
– Договорились.
Женщина не ответила. Бросила злобный взгляд и скрылась в хибаре. Старик поднялся. Скелет и вправду начинал раздражать различными звуками: то там скрипнет, то здесь зажужжит. Он вытянул руку, раскрыл шесть ячеек до самого плеча. Сопла раскрылись одновременно, без задержки. С процессором всё в порядке. Настанет день, когда его тело прекратит так же ладно его слушать, как и двадцать лет назад. В этот день его служба закончится. Путь завершится. Его не покидало иррациональное чувство, что ему осталось не долго, столько, чтобы дойти. Только крысоеда извести и можно продолжить…
Старик взял в руки катану. Пушинка. Перед глазами появился в голубом свечении образ Сеньки. Сорванец… ему таким побывать не удалось. В его возрасте, из него и тысячи других таких же мальчишек, начали делать оружие, инструмент. Права сестра, не место ему здесь. Память о прежних днях болью отражается в её сердце; Он – живое напоминание того, что война может сделать с ребёнком, что за барьером гиблый мир, где такие, как он, скитаются, не зная покоя, ищут смерти и не могут найти… Но ему повезло, он знает, где его конец. Только гада извести, а там продолжить путь…
Он шагнул в сторону сарая.
Рядом с окном, он остановился. За столом сидела ребятня. Деревянные миски, такие же ложки и кружки. Каждый из пятерых мальчишек крутился, галдел, лез в драку с соседом, мать была где-то в доме. На противоположной стене висела жидкокристаллическая пластина; теперь она была больше декорацией, нежели что-то полезное. Он присмотрелся. Ошибся… даже работает. На экране – рецепт какого-то месива. Каша… с мясом?
Он заметил в тарелках среди серой жижи добротные куски мяса.
Сенька громче всех ворчал и не желал кушать кашу, а жаловался, что хочет больше мяса.
Откуда они его взяли?
Лучше не думать…
Не принёс ли им их приёмный отец другого крысоеда? Ему не показалось, он видел в тарелках куски варёного мяса…
Завтра он обязательно спросит сестру, а сейчас спать. Сделать вид, им так спокойнее, чем больше в нём человека, тем для них проще…
Старик отыскал сарай и зашёл, остов, засыпанный на половину песком и обломками. Не соврала, солома была, но вся в крошках ржавчины и ещё чем-то. Ему всё равно. Он может лежать хоть на раскалённых углях. Он делает это для неё, для них.
