Ура! Каникулы! Три месяца! Вчера был последний день учебы, но это даже и не учеба была. Просто приходили два плешивых дядьки и толстая тетка отбирать учеников в школу для дураков на следующий год. Спрашивали таблицу умножения, шестью восемь шестьдесят четыре (или нет?), чем отличается бык от трактора, и что тяжелее – килограмм хлеба или килограмм сахара. Но кого выбрали, они не сказали, скажут потом. А пока можно играть в футбол и в деньги и докуривать бычки и швырять камнями в поезда, чтобы разбить стекло, и отлавливать и вешать черных котов и много-много-много всего остального.
* * *
Завтра встану поздно-поздно и выйду на балкон и гляну вверх на синее-синее небо и плюну вниз на лысину соседа снизу, который делает зарядку на своем балконе и он закричит что это, блядь, дождь, что ли или нет?
А я побегу в туалет ссать, пожру на кухне – и на улицу, чтобы успеть залезть за яблоками в сад к Уроду, пока он не вернулся с базара. Яблоки еще зеленые и невкусные, но зато рвать их в Уродовом саду – кайф, а самый кайф – это видеть его морду потом, когда он понял, что яблок нету: все оборвали.
А потом – на карьер купаться, хоть там вода и рыже-буро-малиновая из-за химкомбината и клейзавода, на котором делают из костей удобрения, и там есть еще крысы по полметра ростом, и их можно бить палками, но сейчас как-то лень. Какие еще крысы? Не до крыс тут.
Жалко, что баб на карьере почти нет, а те, кто есть, купаться не ходят – ссыкухи. Расстелили одеяла и лежат кверху жопами. И сколько ты к ним не подходи – типа девочки, пойдемте покупаемся, – сделают колхозные рожи: мы не купаемся и нам и здесь хорошо, типа такие примерные и целки. Но меня вы наебете, когда я срать сяду. Я про вас все уже знаю, кто с кем и когда и куда.
А после карьера пойду домой жрать, пока еще никого нет, а то начнут мне морали читать, что надо дома по вечерам сидеть, а не шляться где попало и что это у тебя за компания и такие друзья ни к чему хорошему тебя ни приведут, и сидел бы ты лучше дома и книжки читал – вон сколько в списке литературы на лето, а ты?
Я? Что я? Я ничего, лучше бы вы мне поменьше мозги ебали, а то я вообще тогда домой жрать не пойду, украду что-нибудь в магазине. Главное – не попасться продавщицам, а то отпиздят швабрами и сдадут ментам, а менты – вообще все козлы и шакалы, ну про них и говорить нечего.
А вечером – через забор и на дискотеку, где все свои и никто не будет доколупываться, что, типа, хули вы приперлись, малые.
Нас свои пацаны еще в том году обещали пустить на групповуху к Наташке, но потом сами не пошли, передумали, а может нас не захотели брать – типа, малые еще, рано.
А мы ничего не малые и задирали бабам юбки после дискотеки много раз и щупали их, но бабы могут оказаться не одни, а с пацанами, и тогда надо уебывать, а то их пацаны, особо если бухие, так отработают, что потом неделю будет не до дискотек, даже дрочить и то не захочется. А все из-за баб, сук поганых.
Дискотека кончится, но домой идти еще рано – еще только двенадцать, – и значит можно еще полазить по парку, поискать, где целуются и ебутся, и вспугнуть и камнями закидать, но не дай бог нарваться на пацанов которые одни и без баб и потому сидят грустные и бухают.
А перед сном забегим еще раз в сад к Уроду – сказать спокойной ночи. Он сад сторожит, ходит по нему с ружьем, и мы крикнем ему спокойной ночи, Сергей Степаныч, не засни, а то сад тебе спалим, а он закричит – уходите отсюда, мерзавцы, я шутить не буду.
И все, теперь – домой, спать. А завтра – все то же самое.
#
Я должен положительно влиять на этого придурка. «Классная» совсем одурела со своим коммунизмом. Для нее главное – «сила коллектива». Даже учителя над ней смеются, и завуч нам сама сказала по секрету, что ее последний год держат в школе. Пришли новые времена, в стране перестройка, и таким как она пора на пенсию.
Можно, конечно, пересесть, но она мстительная, будет потом лажать и поведение занизит, да и сам Быра начнет лезть – что это ты не захотел со мной сидеть, контрольную дать списать пожадился?
До сих пор у меня с Бырой все нормально было: он никогда не приколупывался. Мы даже почти не разговаривали за те полгода, что он у нас в классе. Он тихий такой двоечник, хотя, на самом деле, хулиган еще тот: за район драться ездит, в детской комнате на учете стоит.
– Ну, что, – говорит он. – Меня специально к тебе посадили, чтоб ты мне помогал, Дохлый. Так что, давай, не жмись.
Я смотрю на него: волосы жирные, немытые, перхоть блестит, лицо все в шрамах от царапин. Отвратительный урод.
Я даю ему списать домашнюю по алгебре, а сам смотрю в учебник, типа повторяю. Он не разбирает моего почерка и каждую минуту переспрашивает – а это что за цифра, Дохлый? Швабра собирает тетради, он еще не все дописал, но я перед носом у Швабры захлопываю свою тетрадь и сдаю. Он недовольно глядит на меня и тоже сует ей свою тетрадь.
На следующий день Швабра раздает тетради. Мне «пять», ему – «единица» и приписка «Если уж списывать, то хотя бы полностью».
– Откуда она знает? – психует Быра.
– Ты же перед носом у нее писал.
– Она слепая, ничего не видит.
– Ну, увидела же.
– Это все ты.
Он бьет меня под партой кулаком в живот, несильно, но больно.
– Ты что?
– Ничего.
На следующем уроке, географии, никаких домашних нет. Учитель – полный дебил. Не знаю, где его нашли, в какой психбольнице, когда Иваныч попал по пьяни под машину, и ему оторвало ногу. Новый учитель все сидит за своим столом, смотрит в окно и рассказывает нам про то, как служил в молодости в Германии и как там было хорошо. Никто его не слушает, каждый занимается своим делом.
Мы с Бырой – на последней парте, и нам все равно ни черта не слышно из того, что он говорит: все болтают между собой или играют на бумаге в футбол или морской бой.
– Ты не обижайся, что я тебе ебнул на алгебре. Но ты, наверное, мне что-то не то списать дал.
– Нет, все то.
– А почему тогда «кол»?
– Она видела, что ты списал.
– Ничего она не видела, она слепая.
Некоторое время сидим молча.
– В футбол будешь? – спрашивает Быра.
– Нет, не хочу.
Мы вчера уже играли, и он все время мухлевал – неправильно отсчитывал клеточки для себя – больше, чем надо, а когда я говорил, что неправильно, делал вид, что не слышит. Ненавижу, когда мухлюют.
– Если будешь мне помогать, списывать давать, будешь мой друг, говорит Быра. – Ты можешь быть нормальным пацаном, а что отличник – это все херня. Выпьем вместе, и с блядями познакомлю. Школа – говно, и учителя – козлы. Главное – будь своим пацаном, и все будет нормально.
Дома мама говорит:
– Ты заранее предубежденно к нему относишься. Может быть, он хороший мальчик, хоть и хулиган. Ты ведь его не знаешь совсем. А он без отца рос, в трудной семье. Попробуй сблизиться с ним, найти точки соприкосновения. Можешь домой его пригласить.
