Глава первая. Брачные планы
В дверь осторожно постучали.
Великий государь всея Руси император Пётр Алексеевич досадливо поморщился и выругался сквозь зубы. Небось, опять сыночек богоданный Алешка приволокся: будет проситься со своей девкой в деревню отъехать. Отпустить его, что ли? Или придержать —неизвестно, чем он в деревне-то будет заниматься и кто ему в уши дудеть всякое-разное станет…
Пётр резко встряхнул головой. Да что с ним такое? Алексей, царствие ему небесное, уже три года как на том свете грехи свои замаливает, а сожительница его родила девку и в родах скончалась.
Забыл… Много забывать стал в последнее время, не к добру это, ох, не к добру. Старость подходит, чего уж себя обманывать, а что дальше с державой будет?
Сердечный друг Катеринушка, теперь уже супруга законная, императрица российская, урожденная графиня Скавронская (а кто иное вякнет или даже подумает – горько о сем пожалеет) ежегодно деток приносит. Да не живут детки… Долгожданный сын – Пётр – в четыре года скончался, а до того времени не ходил и не говорил. А второго сына – Павла, родившегося через два года после Петра, вообще через сутки прибрал…
Хотя специальным манифестом младенец Петр Петрович был провозглашен наследником престола (с отстранением от прав на оный старшего сына – Алексея) и «наследственным благороднейшим государем-царевичем Петром Петровичем». Не дал Бог долгих лет жизни.
На кого державу оставлять?
Стук повторился.
Похоже, светлейший князь-пирожник Александр Данилович с каким-нибудь прожектом пожаловать изволил. После того, как женился на старомосковской боярышне Дарье Арсеньевой, на него уже не так косились Рюриковичи да Гедиминовичи в обеих столицах. Вот Алексашка и возомнил о себе невесть что. Ладно, послушаем. Либо дельное скажет, либо будет на кого рявкнуть, а настроение с самого утра к этому располагало.
– Кто там еще? – гаркнул Пётр.
Дверь приоткрылась и появилась сухопарая фигура неизменного секретаря и помощника – Акима Маслова. Приблизил его Пётр за ум, способность к языкам иностранным и молчаливость великую. Говорил секретарь мало, лишь когда без этого обойтись было никак невозможно, запоминал все до капелюшечки, а полезнее его в делах дипломатических, почитай, никого и не было. Все знал Аким – кто на ком женат, кто с кем породниться собирается, а кто на кого войну готовит.
Лоб Петра разгладился, усы перестали топорщиться. Без дела и без зова Аким никогда бы не пришел, а раз уж решился нарушить государево уединение – значит, причина сему была – наиважнейшая.
– С чем пришел, Аким? – отрывисто, как всегда, осведомился Пётр.
– Государь, – тихо произнес секретарь, – ведомо мне стало, что французский посланник господин Кампердон уже до Котлина добрался и там отдыхает после бури изрядной, что во время его плаванья приключилась. Какой церемониал для встречи приготовить прикажешь?
Пётр, не отвечая, глядел в окно. Октябрьский день выдался погожим, хотя ветер дул изрядный, ну да не привыкать же. Церемониал… Будет послу французскому и церемониал по всем правилам, но… со временем. Может, само Провидение привело его на остров-крепость, подальше от посторонних глаз и ушей. Дела-то с Францией – дела важнейшие, брачные. И от дел сих – ох как много зависит.
– А церемониал пока будет такой, – резко повернулся к секретарю Пётр. – Прикажи сей момент какое-никакое судно приготовить. Пробежимся с тобой до Кронштадта… проветримся.
Секретарь поклонился и вышел. За что его и жаловал – ни одного лишнего слова, никаких вопросов: все понял, все исполнит в лучшем виде. И умничать не станет, хотя, видит Бог, умен, ох умен! Небось уже все варианты про себя просчитал, моментом постиг государев замысел. Чин ему, что ли, дать? Хотя и не заикается Аким о том, что придворные презирают его за худородность, но ведь наверняка – задевает самолюбие-то.
Вот решатся дела с французами – получит Аким и титл, и деревеньку, и деньгами немало. Столько, сколько он для осуществление любимого проекта Петра сделал, никто не делал. А подобное рвение поощрять надо: не о себе человек печется, о благе государства российского, да о пользе своего государя.
Пётр вспомнил, как четыре года тому назад, будучи во Франции, поднял на руки малютку-короля Людовика XV и возгласил:
– Вся Франция в руках моих!
Думал – пошутил изрядно, а шутка сия французским аристократам не по вкусу пришлась. Они в то время только-только разобрались с военными делами – воевали, почитай, со всей Европой за испанский трон для французского принца, с трудом своего добились, кое-как замирились с Австрией, а тут – непонятная Россия, успевшая разбить непобедимого шведского короля и изрядно насолить туркам. К тому же наследник престола русского был женат на австрийской кронпринцессе… Правда, принцесса волею Божией во вторых родах скончалась, но родство-то все равно осталось. А теперь что же – Францию к рукам прибрать вздумалось?
Петру же вздумалось сосватать младшенькую свою, Лизоньку, за «христианнейшего короля». Нужды нет, что невеста еще дитя малое – жених ей ровесник, а браки меж высоких особ порой и в колыбелях заключаются. А Лизонька – уже видно – красавицей будет. Придется, конечно, веру поменять, так ему, Петру, это не в обиду. Зато какие родственники будут – Бурбоны!
Регент, высокий принц Филипп Орлеанский, мечту государеву тогда на лету подхватил и всячески показывал, что такая принцесса, как русская, честь для французского королевского дома. Да и пора свежую кровь вливать в монаршьи жилы: Людовик XIV хотя бы сам здоров был, его родители в кровном родстве не состояли. А женился на кузине испанской – и пошло-поехало. За полвека перемерло все потомство короля-Солнца, один только малолетний Людовик XV, правнук, и уцелел. Хотя мальчонка хилый, болезненный… А Лизонька-то – кровь с молоком, отродясь ничем не болела.
Пётр отъехал тогда в Россию с твердой уверенностью: сему брачному альянсу быть! И тут же повелел обучать принцессу Елизавету прежде всего французскому языку и наитончайшему придворному обхождению. Лучшего учителя танцев ей выписал. А науками – не отягощать, сего будущей королеве Франции не надобно. Там главное – политес, да продолжение рода.
И вдруг – как гром среди ясного неба: известие о том, что ко французскому двору прибыла испанская инфанта, ребенок семилетний. И будто бы эту инфанту собираются обвенчать с королем, для чего и привезли во Францию.
Сколько дипломатических ухищрений было затрачено, чтобы выяснить: придумала эту интригу фаворитка герцога Орлеанского, мадам де Фалари, которая вертела регентом, как хотела, и мечтала, чтобы ее любовник стал настоящим французским королем. А сколько золота, мехов и драгоценностей потребовалось, чтобы убедить сию мадаму переменить мнение и пожелать в невесты Людовику русскую принцессу! К тому же Лизоньке уже одиннадцать исполнилось, а по виду можно было все шестнадцать дать. Портрет ее вместе с очередным подарком мадам де Фалери был три месяца тому назад отправлен во Францию…
