Большинство людей надеется жить, если не вечно, то хотя бы очень долго. Если вы на это рассчитываете, то напрасно. Увы, дорогие дамы и господа, вероятность вашей смерти в течение этого года составляет 1:119. Когда вы дочитаете это предложение, в мире умрёт около трёх человек. Три человека ещё одиннадцать слов назад существовали, а теперь их нет. Я тот, кто постоянно сталкивается со смертью, но ни черта в ней не понимает. А между тем, в нашем мире есть люди, которые действительно в этом разбираются. Я говорю не о священниках, нет. Я о судмедэкспертах и патологоанатомах. Эти граждане, кстати, разные. Нам в наше нелёгкое время требуются чаще первые. Вторые ходят к покойникам спокойным, умершим, как приличные люди, в своей постели от разрыва сердца или рака, или ещё чего-то невероятно банального. Первые – это те же следователи: они докапываются, кто и как «зажмурил» бедолагу. Потом они пишут отчёты, а потом уничтожают их, если птица, «зажмурившая голубчика», больно высокого полёта. Кому хочется Икаром лететь, а потом рядом со своим же вскрытым лечь за бумажку? Уж кто-кто, а судмедэксперты действительно понимают, насколько ироничной и глупой может быть жизнь и насколько ещё более сатирической может выйти смерть. А я так – на подхвате. Всего лишь гримёр. Свои обязанности я получил от дяди Вовы – престарелого алкаша с жутким тремором рук. Потому и ушёл, а не потому, что надоело. Гримировать покойников не может надоесть, если вы сюда попали, будьте уверены: вы с ними навсегда. Кстати, и пил дядя Вова вовсе не потому, что работа тяжёлая. Нет, просто женился неудачно. Всегда мне говорил: «Я свою грымзу по трезвости видеть не могу, такая она у меня страшная. И чего бабы красивые дохнут, бывает, гримируешь, а такая кукла, хоть в загс, ан нет: тон наложишь, румянами подмажешь и – в гроб, а там уже и родственники, готовые критиковать работу творца». Кстати, эти, несмотря на горе, почти всегда найдут повод чем-то быть недовольными. Всем им кажется, что мы их родных изуродовали, а то, что человек, мягко говоря, после смерти вовсе не молодеет и даже не стареет, а начинает попахивать – это им побоку. Не человек в гробу лежит, а тело. Тело оно такое: стремительно разлагается, старается исчезнуть. Дядя Вова всегда говорил: «Без души тело не может быть, потому оно ассимилируется». Это верно: странно смотреть на тех кукол, что мы делаем. Теперь уже делаю я один.
Кстати, дядя Вова около месяца назад умер, почти сразу после жены, я его сам и гримировал. Он, видимо, предвидя такую оказию, успел себе сделать татуировку на подошве: «Привет работнику лучшей косметической забегаловки. Сеня, двойной раствор, двойной!» Я был растроган, увидев это последнее напутствие своего учителя. Сделал, как для себя. Если бы можно было себя гримировать… И, в общем-то, с его смерти – моего доброго наставника – всё это и началось. Точнее, закончилось, потому что сейчас я уже не гримёр.
Но сначала я расскажу о том, как вообще попал в гримёрню. В школе я был круглым троечником, ничего меня не интересовало, будущее виделось туманным, да и не могло оно быть другим. Откуда ему взяться – будущему, когда с матерью на пяти квадратных метрах жили?! Окончил школу лбина этакая, и куда? В армию, конечно. Не взяли. Даже туда меня и то не взяли – по состоянию здоровья. Другие матери бьются, пороги докторов продажных обивают, чтобы их драгоценное умненькое чадо не служило, чтобы их мозги ценные сберечь. А мои неценные мозги никому не нужны оказались. А ведь мог два года на госхарчах сидеть и в ус не дуть. Матушка моя была женщиной негрозной, другая бы уже сына-лбину поносила на чём свет стоит: школу окончил, ни черта бездельник не делает, на материнском горбу паразитирует. Поговорила она с соседкой, а та ей шепнула, что-де в колледже местном как раз набор идёт и всегда там не хватает студентов. Так любых берут, даже без экзаменов. Пошёл в колледж, точно: народ стоит. Все с документами: справки 086, аттестаты, фотографии, И я – великовозрастный детина, высокий, под два метра ростом. Нет, надо же – в армию не взять, а? И всё девки стоят. Колледж-то оказался с уклоном. Специальности как на подбор: парикмахер-стилист первого разряда, закройщик второго разряда, визажист-стилист и т. д. Посмотрел направления, ну и принёс документы на визаж. Там недобор был. Все местные уже обучались на курсах Павла Костромского – приезжего петербургского «павлина», а родной колледж был забыт.
Учёба была, скажу честно, дай боже. И можно было понять, почему все местные предпочли к Костромскому ходить учиться. Но и то было неплохо – какая-никакая профессия. Пока мазал лица своим бывшим одноклассницам, они все замуж успели повыскакивать; а я три года отходил, и всё то время работал чёрте кем. И вот выдали мне диплом о среднем специальном. Надо ли говорить, что в Вузице никакие стилисты не нужны?! Две парикмахерские и одна студия Павла, куда меня в любом случае не приняли бы. Помаялся, помаялся, а тут в газете объявление: мол, требуется гримёр, можно без опыта, и телефон ниже. Так я и попал в морг. Ну, не совсем морг, официально статус морга нашему заведению присвоен не был. Но, если в главном морге «жмуров» было больше, чем номеров, а такое часто бывало, везли к нам и здесь же вскрывали. Место, скажем, специфическое, но мне выбирать особо было не из чего. Грузчиком наработался, хватит.
Первый день в моей новой должности был таким насыщенным, что вечером я повалился спать, даже не выкупавшись. Мать тогда так и сказала: «Покойником от тебя, Сенечка, несёт». Ну, несёт – и что? Человек после рабочего дня ещё обязан стоять и намыливать? Если силы есть – да, а если нет? Всё равно завтра опять у станка стоять. Дома в тазиках много не намоешь. А в гримёрне нашей вода только холодная.
Но работа была хорошая, весёлая даже, но иногда нервная. Привезли как-то к нам одного: морда разбита, в башке пуля, материал ни к чёрту. А над душой четверо уголовников – натуральные такие лбины с лысыми черепушками. Вузица – это вам не Москва, тут всё ещё территорию люди делят. Сказали, чтобы, аки прынц, был к завтрашнему дню. Дню… На часах уже девять вечера. Промаялись мы с ним всю ночь. Пока дырку замазывали, пока раствор подбирали, пока накачивали «голубчика» двумя литрами, а то и больше. Тучная фигура, значительная. Меня трясло жутко: эти четверо так и просидели у нас в приёмной, и у всех по пушке. Вы вот сможете в таких нервных условиях работать? Дядя Вова мог, и мне налил тоже. Принц не принц, а мужик выглядел презентабельно. Это мы уже потом второй раз чуть от страху не обосрались, когда к нам через две недели милиция нагрянула, потребовала дать записи и расспрашивала о Шайталове Николае Петровиче. Местный авторитет, что ли? Чёрт его знает. Только менты все документы посмотрели, потребовали «жмуриков» всех показать, что были. Дураки: у нас неделю никто не лежит, поток приличный, хоть и город небольшой. А куда бы мы их девали, если бы одному «жмуру» на неделю хазу давали? Негде ему, «голубчику», лежать. В общем, дядя Вова отмазал нас. Я тогда от страха похудел на два кило за сутки. А дядя Вова отпаивал меня фирменной своей настойкой и говорил: «Не дрейф, Сеня, таких тут знаешь, сколько будет? Смерть, она рука об руку с криминалом всегда идёт».
