Папа говорит, что после полуночи случается только нехорошее, но мне лучше знать.
Я задерживаю дыхание, приоткрываю входную дверь, радуюсь, что она не заскрипела, и наслаждаюсь вечерним ветерком, касающимся кожи. В этот поздний час у него отчетливый запах – острая смесь ароматов озона и сосны. Я оглядываюсь через плечо. В соседней комнате родители почти уснули: мама тихонько посапывает, папа громогласно храпит. Их легко представить – два коричневых тела, прижавшихся друг к другу под потрепанным одеялом, оба уставшие после того, как трудились весь день, собирая урожай на поле. Я не хочу их будить. Быть может, в своих спокойных снах они видят дочь другой – ответственной девушкой, а не беглянкой, ускользающей из дома. Иногда мне хочется, чтобы я и правда была этой ответственной девушкой. Я медлю еще немного, а затем выхожу в объятия ночи.
Снаружи не холодно и не жарко, тяжелые серые тучи над головой предвещают сезон дождей, но Лкосса по-прежнему купается в серебристом лунном свете – и этого для меня более чем достаточно. Я пробираюсь по пустынным дорогам, перебегая между пятнами света от уличных факелов, и молюсь, чтобы не встретить патруль Сынов Шести. Вряд ли у меня будут проблемы, если я попадусь этим посвященным воинам нашего города, но они почти наверняка заставят меня вернуться назад, а этого я не хочу. Это редкое удовольствие – гулять здесь, не слыша шепота, следующего за мной по пятам. И есть еще одна причина, по которой я не хочу возвращаться домой: меня ждет Дакари.
Пробираясь на север, я замечаю, что город повсюду украшен новыми знаменами. Они оплетены зелеными, синими и золотыми шнурами: зеленый обозначает землю, синий – море, а золотой – богов. Некоторые из них болтаются на бельевых веревках, тонкие и почти протертые, другие криво прибиты к дверям скромных построек из глиняного кирпича, не слишком отличающихся от той, где живу я. Это приятная традиция. Через несколько часов, как только солнце взойдет снова, граждане соберутся, чтобы узреть Связывание – священный день, когда мы прославляем нашу связь с богами этой земли. Торговцы будут предлагать с лотков амулеты для благочестивых граждан и раздавать детям мешочки риса, который нужно будет разбрасывать. Недавно назначенный Кухани будет предлагать храмовые благословения, а музыканты заполнят улицы нестройной симфонией. Зная маму, думаю, она пожарит сладкий картофель, сбрызнет его медом и присыплет корицей – как всегда по особым случаям. Папа, наверное, удивит ее маленьким подарком, на который он копил, а она наверняка скажет ему, что не стоило. Я игнорирую легкий укол в груди, который ощущаю, когда думаю о Тао – заглянет ли он к нам в гости, как обычно делает по праздникам? Не уверена, появится ли он на этот раз: в последнее время мы с ним не разговаривали.
Город уже погружается во тьму, когда я достигаю его границы – земляной полосы шириной в несколько метров, которая отделяет Лкоссу от первой из громадных черных сосен Великих джунглей. Кажется, будто деревья наблюдают за моим приближением с извечным вниманием, невозмутимые, как и богиня, которая, по слухам, обитает среди них. Не каждый рискнет отправиться сюда – некоторые считают, что в джунглях небезопасно, – но я не против рискнуть. Я в предвкушении осматриваю открытое пространство вокруг и чувствую разочарование, когда понимаю, что одна. Дакари сказал встретиться с ним на этом самом месте после полуночи, но его здесь нет. Может, он опаздывает, может, решил не…
– Певчая птичка.
Сердце сбивается с ритма, когда я слышу знакомое прозвище, и лицо заливает жар, несмотря на вечернюю прохладу. Человеческая фигура отделяется от одной из ближайших сосен и выходит на более освещенный участок.
Дакари.
Трудно различить в ночи все детали, но воображение прекрасно заполняет пробелы. Половина лица, озаренная лунным светом, четко очерченная челюсть, покатые широкие плечи. Он выше меня, строен и худощав, как бегун. Его золотисто-коричневая кожа на несколько тонов светлей моей, а волосы, черные как вороново крыло, выстрижены по бокам головы, но оставлены на макушке. Он выглядит как бог, и, судя по насмешливой улыбке, он это понимает.
За несколько уверенных шагов он преодолевает расстояние между нами, и воздух вокруг меня тут же заполняется его запахом: сталь, грязь и кожа – он подмастерье из кузнечного района Кугуши. Он окидывает меня взглядом – и он явно впечатлен.
– Ты пришла.
– Разумеется. – Я стараюсь, чтобы голос звучал расслабленно. – Мы договорились сразу после полуночи, так ведь?
– Так. – Его усмешка звучит тихо, почти мелодично. – Так ты готова увидеть сюрприз?
– Шутишь? – Мой смех звучит как эхо его собственного. – Я ждала этого весь день. Лучше бы это того стоило.
– О, оно того стоит. – Внезапно его лицо становится серьезнее. – А теперь пообещай мне держать это в тайне. Я никогда не показывал никому больше.
Это меня удивляет. Дакари, в конце концов, привлекателен и популярен, у него полно друзей. И подруг тоже.
– Хочешь сказать, вообще никому?
– Нет, – тихо отвечает он. – Это и правда мне дорого, и… думаю, я просто никогда никому по-настоящему не доверял.
Я тут же выпрямляюсь, надеясь, что так буду выглядеть старше, как девушка, которой можно доверять.
– Я никому не скажу, – шепчу я. – Обещаю.
– Хорошо. – Дакари подмигивает, обводя рукой пространство вокруг. – Тогда не будем откладывать. Вот оно!
Немного подождав, я растерянно хмурюсь. Руки Дакари вытянуты, будто он вот-вот взлетит, на его лице застыло торжество. Ему явно нравится то, что он видит, но я не вижу вообще ничего.
– Ну… – Через несколько неловких секунд я осмеливаюсь нарушить тишину: – Извини, я что-то пропустила?
Дакари смотрит на меня, в его глазах пляшет восторг.
– Хочешь сказать, ты не чувствуешь, как сияние окружает нас?
Когда слова срываются с его губ, я чувствую гул где-то глубоко внутри. Словно кто-то тронул струну ко́ры[1] и ее звук отдается во всем теле. И тогда я, конечно, понимаю: чужаки называют это магией, а мой народ – сиянием. Я не вижу его, но чувствую – вдоволь, – оно движется под землей, будто волны, разбегающиеся по пруду. Здесь его намного больше, чем я когда-либо ощущала, тренируясь с другими дараджами на площадке перед храмом.