В посёлке редко кто доживал до седьмого десятка. Фридрих был первым человеком за последние полвека. Ему шестьдесят два, он сидит на крыльце амбара ясным осенним днём, а вокруг него столпилось полтора десятка детей, самому старшему среди которых ещё не было даже двенадцати. Они спрашивали его только об одном: «Зачем столько трудиться, чтобы потом просто так выбросить огромные запасы урожая, которыми можно было бы кормить весь посёлок целый месяц?»
Осматривая любопытные глаза детворы, Фридрих начал:
– Я расскажу вам, но, надеюсь, вы будете знать об этом только из моих уст и вам никогда не придётся наблюдать ничего похожего. Мне тогда было тринадцать. Я слышал эту легенду… Точнее, мне казалось, что это легенда, потому что об этом всё время говорили, и взрослые упоминали об этом с серьёзными лицами, но ничего такого никогда не происходило. Мы с моими сверстниками ни разу не видели никаких доказательств того, что Никс существует.
– Никс? – вопросительно повторила девятилетняя Пенелопа.
– Да, куколка. Так зовут злого духа. В его власти находится морозная стихия, и ему подчиняются души умерших. Он является каждый год в первую полную луну после первого снега. Как только выпадает первый снег, люди всем посёлком собирают сотню мешков со спелыми плодами, грузят в повозки и отвозят холодной, морозной ночью в лес, причём как можно дальше, чтобы не подпустить Никса близко к посёлку. Так злой дух получает дар, взамен которому он не беспокоит жителей нашего посёлка.
– А что, если он не получит дар? – продолжала любопытствовать Пенелопа.
После этих слов на глазах Фридриха навернулись слёзы, стоило только вспомнить о событиях, свидетелем которых он стал в годы своей юности. Он старался найти в себе силы, чтобы продолжить рассказ, когда слеза прокатилась по левой щеке.
Лето в этих краях всегда было коротким, и, пока стояли тёплые дни, они спешили поваляться среди высокой травы вблизи речного берега под лучами солнца, где их никто не побеспокоит. Эриксону было двадцать лет, и он уже определил свои планы на жизнь. Следующей весной они с Пенелопой решили пожениться. А пока он не отрывал свой взгляд от этих голубых глаз, её прямых каштановых волос и выпуклых губ. Эриксон часто называл её Белкой из-за того, что в местном лесу водились белки такого же цвета как волосы Пенелопы, а кроме неё во всём поселении такие же волосы были только у её мамы и сестры. Она была на год младше, но по росту немного превосходила Эриксона.
Он снова прижался к её губам и чмокнул, почувствовав, как солнце согрело кожу на лице Пенелопы. Она потянулась продублировать чмок, а после перевернулась на бок и, подпирая рукой голову, сказала:
– Может завтра сходим на озеро?
Эриксон с досадой вздохнул и ответил:
– Нет, Белка. Боюсь, что никак. Завтра наша очередь.
Пенелопу это нисколько не огорчило.
– Ну, не страшно. Мой отец говорил, что он, вроде, собирается несколько дней подряд проработать. Завтра пойду с ним. – Затем Пенелопа приблизилась к лицу Эриксона вплотную и почти прошептала: – Так что ты от меня всё равно никуда не денешься.
Эриксон резко прижал губы к шее девушки и, имитируя звериный укус, уложил её на спину. Пенелопа закричала, превозмогая смех, а Эриксон, в шутку прижимаясь зубами к шее Белки, в очередной раз почувствовал как согрелась кожа девушки под лучами солнца. Он продолжал держать запястья Пенелопы сцепленными, чтобы она не сопротивлялась, и продолжал впиваться губами в шею настолько низко, насколько позволяло её платье. Белка мотала головой, прижимала подбородок к груди, но всё было бесполезно. Эриксон находил уязвимые места, куда с лёгкость прижимался губами, после чего давал Пенелопе почувствовать края своих зубов. Стоило ему оставить в покое её шею, как Пенелопа резко перестала кричать. Теперь из её уст раздавался приглушённый смех, который сменила радостная улыбка. Солнечные лучи, что падали прямо на её глаза, мешали как следует рассмотреть лицо Эриксона. Он ещё несколько мгновений не мог насмотреться на её выпуклые губы, после чего прижался и начал скользить по ним.
Тем временем Андреас, отец Эриксона, закончил вырезать кораблик из дерева для своего младшего сына. Они гуляли вдоль берега недалеко от поля, где мальчишка опустил кораблик на воду. Уровень воды в реке заметно опустился за лето, течение стало слабым и кораблик не передвигался настолько быстро, как того хотел семилетний Вилли. Заметив вялое перемещение кораблика, он посмотрел на отца и сказал:
– Скорее бы зима.
Любимым занятием для Вилли было катание на санках. Ещё весной, когда на старых санках треснула одна из досок, Андреас обещал Вилли сделать новые до осени. Но после того как стало понятно, что из-за засухи придётся работать в поле вдвое больше обычного, на прочие дела оставалось совсем немного времени. Однако Андреас был намерен сдержать обещание, ведь только так он мог уговорить младшего из трёх сыновей набраться терпения до наступления зимы, когда выпадет первый снег и покроет собой горку, которая будет готова к тому, чтобы дети со всего посёлка поспешили скатиться с неё.
Ну а на поле тем временем работа была в самом разгаре. Дожди всё не наступали, а вода в реке продолжала опускаться. В очередной раз сорокатрёхлетний Карл наполнил вёдра и уже собирался идти в сторону посевов, как к нему подошёл Вильгельм, который был на восемь лет моложе, и сказал:
– Давай, отдохни. Я тебя подменю.
Несмотря на то, что Карл не сказал ни слова, что было для него типично, тем не менее он был рад появлению Вильгельма. Третий день кряду сказывался на организме и Карл уже сомневался, что сможет и завтра прийти на поле.
Жители посёлка вместе сеяли, вместе чистили почву от сорняков и вместе поливали. Это было одно общее поле, урожай с которого точно так же складывали в общем амбаре, откуда каждый при необходимости брал провизию. По отдельности жители посёлка держали лишь кур и лошадей, поскольку живность выращивали тоже общими усилиями. Причиной всему был Никс. Чтобы задобрить его, преподносить дар следовало всем посёлком, а потому, чтобы не приходилось кому-то отдавать больше, кому-то – меньше, жители работали все вместе на общем поле, подбирая наиболее подходящую почву для посевов.
Его ноги уже пронзала слабость, и он был не в состоянии таскать воду ещё один день. Но Карлу было искренне жаль, что он не сможет поработать в поле завтра. В посёлке всех с детства приучали к тому, что надо работать, если понадобится, как проклятым, но постараться собрать как можно больше урожая. Теперь для Карла это было настоящей заповедью. Однако среди жителей посёлка таких как он были лишь единицы. Со сменой поколений практичность и холодный расчёт брали своё. Карлу всегда хотелось иметь сына, но Бог даровал ему двух дочерей. Перенеся дикую лихорадку после вторых родов, Регина уже не смогла забеременеть в третий раз. Карлу не суждено было стать отцом мальчугана, но он старался воспитывать дочерей таким образом, чтобы они принимали мужскую волю как непоколебимую. Даже в отношениях с Региной он стал вести себя жёстче, чтобы для их дочерей именно такие отношения между мужчиной и женщиной стали нормой, и никакие другие.
