Была середина белой летней ночи. Мне нужно было успеть одеться, привести себя в порядок, выскользнуть из гостиницы, поймать тачку, доехать до дома, поспать пару часиков и к восьми махануть в свою больничку.
Времени было еще навалом. Я стояла у распахнутого окна в одних туфлях и трусиках и не торопясь застегивала лифчик. Я знала, что и без шмоток выгляжу будьте-нате, и была уверена, что он сейчас с меня глаз не сводит. Но если с вечера во мне к мужикам еще что-то шевелится, то к утру уже все настолько до лампочки, что и не высказать. И моя неторопливость – просто результат привычки.
С высоты десятого гостиничного этажа я видела плывущий по Неве буксир и баржу с желтым песком. Когда вздыхающий буксир вполз под взметнувшийся в небо пролет Литейного моста и звук его двигателя почти перестал быть слышен, с баржи донеслась мелодия какого-то старого фильма. Что за фильм, пес его знает…
– Я люблю тебя, Таня, – сказал он у меня за спиной.
Он неплохо трекал по-нашему. Даже надбавку получал в своей фирме за знание русского языка.
– Я тебя тоже, – ответила я, не оборачиваясь. Он мешал мне слушать мелодию с проплывающей баржи.
– Я хочу жениться с тобой, – торжественно произнес он.
Ох, черт подери! Неужели все? Неужели – точка?! Я резко повернулась к нему. Он все еще лежал в неширокой гостиничной кровати и напряженно щурил свои близорукие глаза.
– Слава те господи! – Я даже рассмеялась. – Наконец-то раскололся!..
– Что?
Я села к нему на кровать, погладила по лицу:
– Это правда, что мы поженимся?
Я заметила, что с ним и вообще с иностранцами, говорящими по-русски, я всегда разговариваю упрощенным языком. Это происходит невольно, помимо моего сознания. Может быть, я инстинктивно стараюсь облегчить им общение со мной?
– Ты действительно хочешь на мне жениться?
– Да. – Он положил голову мне на колени. Волосики у него были мягкие, реденькие, с пепельной проседью. – Я уже говорил со своей папой и мамой.
Это становилось серьезным.
– Нет, честно?!
– Да, конечно.
– И мы уедем к тебе?
– Да. Если хочешь.
Он еще спрашивает! А ради чего я здесь-то? Ни хрена они в нас не понимают. Даже самые умные.
Я наклонилась и поцеловала его в щеку. Почувствовала несвежий запах у него изо рта, встала и осторожно сказала:
– Теперь будет все, как захочешь ты. – И пошла в ванную.
Там я натянула свое бундесовое платьице – полштуки отвалила за него Кисуле, – собрала в сумку свою косметику и подкрасила губы. И увидела непромытую, с засохшей мыльной пеной бритвенную кисточку. Я вот уже месяц с ним тусуюсь и каждый раз вижу эту непромытую кисточку. Но до сих пор я считала, что это его дело. А сегодня… Я тщательно вымыла кисточку, просушила ее в махровом полотенце и поставила на стеклянную полочку перед зеркалом. Может быть, именно с этой кисточки у меня начиналась совершенно новая жизнь…
Выйдя из ванной, я посмотрела в окно на Неву. Но баржи с песком уже не было – только след ее расходился по воде слабенькими волнами.
– Вот пятьсот крон. – Он смотрел на меня поверх очков и протягивал деньги. – Как всегда. Но если ты хочешь в долларах, то получится меньше. У нас сейчас немножко упал долларовый курс, и тебе это не может быть выгодно.
Брать? Не брать?.. Да в гробу я видела эти пятьсот крон! Теперь мне важно совсем другое.
Я ему и сказала:
– Спрячь. Завязано. Теперь ты у меня знаешь как будешь называться? «Бесплатник».
Я видела, что он ни черта не понял.
– У нас жены с мужей за… это самое денег не берут, – с невольной гордостью за наши национальные уклады объяснила я. – Аморально.
– Это правильно. Хотя жена всегда стоит дороже. – Он спрятал деньги в бумажник.
Все-таки какие они рассудительные и четкие ребята. Не то что наши. Хотя я даже и не понимаю – нравится мне это или нет.
– Презенты возьмешь? – Он мне кое-что купил в «Березке».
Я посмотрела на часы и решила не рисковать. Прихватит «спецура», найдут у меня эти шмотки, пока выяснят, что я их не того… я и на работу опоздаю.
– Нет. Лучше привези мне их сам. Хорошо?
– Хорошо, – согласился он. – И надо про нас обязательно сказать твою мать.
Я не вынесла его русского языка и рассмеялась.
– Обязательно! Чао! – Поцеловала его в нос и пошла к двери. – Пронеси, господи!
Теперь у нас в «интуристах» дежурных по этажу нет. Все как у людей «за бугром» сделали. А кто может помешать посадить у лифта старшую горничную? Никто.
Вот и сидит за столиком наша подруга драгоценная – Анна Матвеевна. Вид – для полтинника – еще будь здоров. Вся в люрексе, на голове – «хала».
– Доброе утро, Анна Матвеевна.
– Танечка! – Ну просто мать родная.
Я лифт вызвала, сунула ей червончик, помадку французскую добавила.
Анна Матвеевна глазками захлопала:
– Ой, ну ты всегда, Танюшка! Ну прямо я не знаю…
Но тут лифт подошел. Я ей рукой махнула – и шасть в кабину.
А пока я себя в зеркале рассматривала и представляла, как я буду выглядеть «там» в качестве его жены, Анна Матвеевна (надо же быть такой сукой!) подняла трубочку телефона…
Ну и конечно, когда я доехала до первого этажа, тут же меня и приняли. Я так расстроилась, даже сплюнула.
– Тьфу, – говорю. – Ну что за непруха, а, Женя?!
А Женя стоит в свитерочке, в пиджачке кожаном и зевает. Ему только недавно лейтенанта дали. Все «младшим» был, бедняга.
– Может, отпустишь, Жень?
– Что ты, Зайцева! Пойдем, пойдем. У нас без тебя – скука смертная…
Пошли. Куда денешься?
– Анна Матвеевна стукнула? – спрашиваю.
– Я тебя не узнаю, Таня, – огорчился Женя. – Ты же опытный человек. Профессионал. Ну что за вопросы?
Идем гостиничными переходами. Мягкие кресла, полированное дерево, всюду пепельницы – кури не хочу. Другой мир! Казалось бы, спит гостиница без задних ног. А на самом деле держи карман шире: и наш «профсоюз» работает, и у спецслужбы ушки на макушке, и разная торговая шваль еще гуляет…
– А я замуж выхожу, Женя.
– Поздравляю. – Женя пропускает меня вперед и открывает дверь: – Проходи, Зайцева.
Каждый раз, когда я попадаю в эту комнату – обшарпанную, с жуткими столами, с продранным диваном, со стульями без спинок и уродливым сейфом, – мне начинает казаться, что эту комнату целиком вынули из какого-то отделения милиции и насильно впихнули в середину роскошной, построенной по последнему слову техники гостиницы «Интурист». И каждый раз для меня это смена миров…
