«В лето 6977 (1469 от Р. X.). Тое же зимы февраля 11 прииде из Рима от кардинала Виссариона Грек Юрьи именем к великому князю с листом, в нем же писано, что есть в Риму деспота Аморейскаго Фомы Ветхословца от царства Констянтина града дщи его, именем Софья, православнаа христианка. «Аще восхочешь понятии ея, то аз учиню ея в твоем государстве, а присылалися к ней король Франчюжскы и князь великий Мадельянскы, но она не хочет в Латынство».
«Московский летописный свод конца XV века»
Здоровый, полный сил и внешне вполне привлекательный тридцатилетний великий князь Владимирский, Московский, Новгородский и пр. и государь всея Руси Иоанн Васильевич вот уже два года вдовел: его жена Мария Борисовна Тверская умерла, оставив ему девятилетнего сына, тоже Ивана, прозванного для отличия от отца Молодым. И только начало было ближайшее окружение государя, оглядевшись после траура, подыскивать ему невесту, как прибыл в Москву посол из далекого Рима от самых влиятельных там людей – папы Павла II и кардинала Виссариона. Грек Юрий Мануилович Траханиот привез от них письмо, в котором предлагалась Иоанну в жены царевна Софья, племянница последнего византийского императора Константина XI Палеолога, погибшего при обороне Константинополя от турок. Посол доверительно рассказал, что царевна – сирота, что земли ее предков захвачены османами, а живет она с двумя братьями на папскую пенсию. Однако, несмотря на все тяготы беженки, хранит верность православию и отказала уже двум знатным женихам лишь потому, что они католики. Привез Грек и папские пропускные листы для проезда по Европе русских послов.
Предложение заинтересовало Иоанна. Ибо на Руси с давних времен сложилось особое отношение к Византии. Оттуда получила она крещение, оттуда столетиями поставлялись митрополиты на московский святейший престол. Хранительницей и продолжательницей традиций православия считала себя Русь после захвата Константинополя турками. Такая жена, как Софья, вполне могла поднять престиж великокняжеской власти в Москве, а Иоанн в этом нуждался теперь как никогда.
Но одно дело, что говорит приехавший посол из окружения самой Софьи, а совсем иное – что есть на самом деле. Ведь молодому государю жена нужна не только для представительства и укрепления авторитета, но и для жизни. А тут и все остальное важно: и лик, и душа, и возраст, о котором Грек умолчал. На разведку снарядил Иоанн в дальний путь служившего в Москве итальянца Джана Баттисту дела Вольпе, прозванного в Москве Ивашкой Фрязиным. Ради порядка приставил к нему еще двух своих послов – опытного Федора Спенка и юного Федора Курицына для науки, ну и, конечно, казначея – Матвея Татищева для учета расходов. Приказал все разузнать подробнее: какова царевна, сколько лет, чему обучена, на каких языках говорит, не глупа ли, не больна ли, не хрома. Непременно надо было самим повидать ее, побеседовать, о родне узнать подробнее. Ну и о приданом, разумеется. Тут Иоанн Васильевич на многое не рассчитывал – что взять с сироты бездомной! Тем не менее, порядок есть порядок. 20 марта 1469 года посольство тронулось в путь, а уже через восемь месяцев, по первому снегу, воротилось обратно. Иоанну не терпелось узнать о результатах поездки. Оттого он не стал тянуть. Сведав вечером о прибытии Фрязина, уже на следующий день перед вечерней службой назначил ему встречу в приемной палате. Пригласил и ближних бояр: их мнением он дорожил.
…Сотворив у входа в палату замысловатые движения, обозначающие приветствие и почтение, Ивашка сделал несколько шагов вперед и уж после этого, как было положено по местному обычаю, поклонился сначала совсем низко самому великому князю, затем по сторонам, боярам. Следом согнули спины его спутники – казначей Татищев, да Федор Спенок с Курицыным.
– Ну, то-то, – не сердито заметил Иоанн Фрязину, – а то я уж поначалу подумал, что ты там, в иноземщине, по нашему-то и кланяться разучился.
Великий князь сидел на высоком, из желтого дерева кресле, с большими подлокотниками и резной спинкой, обрамляющей, как сияние, его плечи и голову. К креслу вели две ступеньки. На голове великого князя красовалась отделанная соболем шапка с узорчатой, усыпанной дорогими каменьями тульей, слева от кресла стоял тяжелый посох, украшенный сверху золотым крестом. Как и на всех посольских приемах, рядом с государем стояли телохранители-рынды с золочеными узорчатыми топорами, в нарядных светлых кафтанах с красными стоячими воротниками, в красных шапках и в такого же цвета красных сапогах с загнутыми кверху носами. Еще несколько рынд замерли у входной двери.
Фрязин, отвешивая поклоны, краем глаза оглядывал палату, в которой оказался впервые. Высокие стрельчатые оконные проемы были застеклены мозаичным узорочьем, и оттого, несмотря на предзимнюю неяркую погоду, комната выглядела светлой и радостной. Вдоль стен располагались широкие лавки, покрытые тяжелыми, расшитыми дорожками – полавочниками, – для бояр. Особо, на почетном месте – ближе всех к государю, стояли стулья для его родных братьев. Место митрополита пустовало. С ним и с матушкой Иоанн хотел поговорить отдельно.
Правый угол палаты украшали несколько икон, среди которых выделялась сияющая золотой кружевной оправой икона Божией Матери, как утверждали русичи, – их защитницы и покровительницы. Неподалеку от государева места за небольшим столиком сидел дьяк с бумагами – для записи речей. Никаких излишеств в этой приемной палате не было. Вся она даже по виду предназначалась только для работы, для совета.