Боль, сладость «Панчо» и синяя Фуфля
Да, это я. Тридцатилетняя девочка, которая чешет невоспитанного шпица, подцепленного к кронштейну в грумерской, расположенной в типичном спальном районе провинциального городка. Почему я девочка в таком возрасте? Да вот именно из-за него.
Не повезло мне родиться на излёте эпохи миллениалов и перед появлением зумеров. В итоге не попала ни к умным, ни к красивым. Первые хотя бы застали время возможностей, подсуетились и научились жизни. Вторые появились на свет в цифровой век и быстро его освоили. Ну а таким как я осталось только ждать, когда придут взрослые и подскажут чем можно заниматься.
Правда, взрослые эти почему-то теперь младше тебя и совсем не торопятся с подсказками. Да и письмо из Хогвартса задерживается. А как бы было здорово туда, в мир волшебства…
В том-то и проблема, что мы, рождённые на пограничье поколений и наречённые зиллениалами, так и остаёмся детьми, которых будто на время оставили родители. Зиллениал – даже звучит как нечто зелёное и недостаточно зрелое.
Шницель снова дёргается и едва не виснет на поводке. Приходится ловить пса и возвращать на стол. Смотрит на меня своими глазками-смородинами и полощет язык в воздухе. Делает вид, что успокоился. Но сейчас отпущу, и тут же возьмёт разгон к пропасти, точно поводок – это тарзанка.
Бедное животное. Хозяев не заботит не только воспитание собаки, но и её здоровье. Водят Шницеля на шлейке, от чего у того постоянно образуются колтуны. И вычесать их довольно трудно. Массажная щётка то и дело застревает. Вот опять. Добавляю ещё немного антистатика. Пульверизатор шипит, обдавая шерсть облаком мелких капель. Шницель в ответ чихает, но только для приличия – в нос ему ничего не попадает.
– Ножницы просто существуют, – протягивает слова начальница, косясь на меня.
Она придирчиво рассматривает инструменты, которые я приготовила ей для стрижки шпица. С ними всё в порядке, от новых не отличишь, но Жанна всё равно морщится и цокает языком, чавкает жвачкой. Звук, точно собачий паштет из банки вываливается. Мерзость.
– Погромче? – переспрашивает грумер.
Гнев чихуахуа, неужели я произнесла это вслух? Чувствую, как кровь отливает от лица. Смотрит на меня недовольная, подбоченилась. Ну точно услышала. Молчу слишком долго. Надо бы уже что-то придумать в ответ, оправдаться…
Жанна вновь звучно перекатывает жвачку и хватает с полки пульт от кондиционера. Делает поток ледяного воздуха сильнее. Пронесло.
– Ты не выспалась? – спрашивает начальница.
Беру себя в руки и возвращаюсь к Шницелю как раз в тот самый момент, когда он, примерившись, вновь прыгает с края стола. Подхватываю его на лету. Ну и колтунища у лап. Действительно, без ножниц тут не обойтись. Жалко, но ничего не поделаешь.
Пока работаю ножницами, пёс подозрительно смирен. Понимает, что ли, насколько опасно сейчас дёргаться? А вообще, что у него в голове? Принесли непойми куда, прицепили на столе и теперь какая-то незнакомка возится в его шерсти.
Мелодично звякает фурин над дверью, извещая о новом посетителе. Входит женщина с шипящей тканевой переноской. Судя по тому, как та перекошена, кошка внутри забилась в дальний угол. Во тьме из него блестят два жёлтых глаза. Пластыри то тут, то там на руках, шее и лице посетительницы намекают на цель её визита.
– Доброго вечера, девоньки, – здоровается хозяйка бестии.
Девоньки… Хорошо, хоть не бабоньки. Ну и словечко.
– Моей бы кошечке коготки подпилить, – продолжает женщина.
– Девонька, давай, – командует Жанна.
Я? Да уж нет, ни за что. Мне жизнь дорога, как бы ни была она плоха. Нашла дураков.
– Не могу… – протестую я. – Шницель удавится!
Выручая меня, шпиц разбегается и прыгает. Далеко улететь ему мешает поводок. Повиснув на ошейнике, маятником возвращается и, дугой огибая столешницу, попадает прямо ко мне в руки. Завершает свой трюк облизыванием моего носа.
– Там покороче можно сделать, – закатывает глаза Жанна.
В том-то и дело, что нет – ремешок перетёрся о бляшку и уже как неделю в одном положении завязан узлом. Но разве Жанна слушает? Хоть сама новый поводок покупай.
Тем временем начальница берёт переноску и, заглядывая внутрь, произносит своё заклинание.
– Удалим когти, – протягивает она. – Можем и клыки.
– Чего? – возмущается хозяйка. – Шкоде только подрезать коготочки!
Жанна кивает. Она слышала с первого раза и пугала вовсе не хозяйку. Кошка внутри переноски растягивается во всё дно к верху пузом и мурчит. И как ей это удаётся? Стоит пригрозить животному, и то сразу становится смирным. Точно гипнотизирует их. Чего ей стоило покачать пальцем перед мордашкой Шницеля перед тем, как я начала его готовить к стрижке?
Забираю пса и несу к ванне, закреплённой на уровне пояса у стены. Ставлю на коврик, на всякий случай пристёгиваю его и здесь. А то мало ли, перемахнёт через борт и будет бегать, оставляя повсюду пенные кляксы.
Пока вода нагревается до нужной температуры, развожу собачий шампунь в небольшом тазике, добиваясь правильной концентрации. Шницель вновь рвётся на поводке, забрасывает лапки на невысокий бортик и лает. Опять стремится куда-то в правую сторону от меня. Выглядит так, будто его поведение – не просто прихоть, а желание подбежать к кому-то. Гляжу на кафель по направлению взгляда шпица, но там пусто.
Понимая, что делаю какую-то глупость, тянусь к этому месту ногой. Конечно же ничего там нет. Однако пёс смещается в другую сторону, словно незримый объект его интереса отбежал ко мне за спину и вынырнул слева.
– Ну хватит вертеться, – говорю ему. – Пора купаться.
Начинаю мочить Шницеля. С такой густой шерстью это не так уж и просто. Приходится вплотную прислонять к ней лейку и держать, пока шубка пса не вымокнет до кожи. Затем смещаться в сторону и повторять. Такими точечными приёмами мочу всю поверхность собаки. Интересно, какова её площадь? Смеюсь.
Недовольный Шницель относит смешок на свой счёт и, скосив нижнюю челюсть, смотрит на меня. Вымокший, он уже выглядит не таким симпатяжкой – не плюшевая игрушка, а точно усатая половая тряпка. Но это ненадолго.
Губкой начинаю тщательно втирать шампунь в длинную шерсть. Пёс беззвучно ощетинивается, кожа на верхней челюсти морщится и, приподнимаясь, оголяет крохотные клыки. Дальнейшего недовольства господин Шницель не проявляет – не рычит и не вырывается из моих рук. Так и сидит зубастым вспененным несчастьем, стоически ожидая конца экзекуции.
В глубине груминг-салона шумит кондиционер, мурчит Шкода, щёлкает когтерез. Снова звякает стеклянный колокольчик над дверью.
– Вряд ли дождётесь, Розмарсельна, – бросает Жанна, слепляя в одно слово имя и отчество мамы. – У нас аншлаг, а мы скоро закрываемся.
