Здравствуйте. Мне тридцать лет, и я нашла свое призвание. Я – консьержка.
Элегантности в этом ни на грош. Хотя бы потому, что Южное Бутово – не Париж. И на ежа я не похожа. Больше всего я, как и всякая московская консьержка, похожа на кактус. Мимо кактуса по квартире проходят, смутно думая: полить бы его, что ли. (У нас стоит один, маленький и печальный, на кухне, так что я знаю). Вот и проходя мимо меня, неподвижно сидящей у окошка в подъезд, люди что-нибудь вспоминают. Не записали показания водосчётчиков. Надо оставить ключи племяннику. Штепсель от утюга забыли из розетки выдернуть.
Консьержечные бывают разные. В элитных домах – как настоящие квартиры. Правда, гостиничного типа. Бывает просто стол в подъезде. Моя консьержечная маленькая, как стенной шкаф, но очень высокая. До потолка – метра четыре, если лечь на диванчик, то взглядом просто улетаешь. Впрочем, лежать здесь нельзя, кактусам положено в своих горшках сидеть. И пристально-пристально смотреть на проходящих жильцов, как будто ты не опознаёшь их за половину секунды по походке, фигуре, верхней одежде. Если не таращиться совиными глазами, граждане проживающие ни за что не поверят, что ты бдишь. У них вообще очень много чисто детских предрассудков о нашей работе. Однажды я составлю список в своей Тетради для Бесполезных Записей. Где-нибудь в промежутке между записями в другие тетради – а их довольно много. В одну мы записываем деньги, которые сдают жильцы, в другую – деньги, которые сдали старшей по подъезду мы. В третьей проставляем время, когда сломался один из лифтов, время вызова лифтёра, время прихода лифтёра и время починки лифта. Ещё есть тетрадь сдачи-приёма дежурств, тетрадь учёта показаний водосчётчиков по квартирам и, наконец, тетрадь для записей вызова ремонтников – слесарей, электриков и плотников.
Уже взглянув на один этот перечень, можно догадаться, чем в течение дня занимается консьержка. А ещё мы должны обходить подъезд и проверять лифты, чтобы поддерживать порядок, выметать снег из тамбура, вызывать дворника, выдавать справки, следить, чтобы дети не бегали в одиночестве по лестницам, а одинокие старики показывались на людях, и, наконец, в случае необходимости вызывать пожарных, МЧС, милицию и «скорую».
Но, буду честна, большую часть времени мы действительно просто сидим, сидим и сидим. Иначе зачем мне называть эту книгу «Кактус»?
(Интересно, можно ли называть книгой стопку рекламных листков, исписанных с белой стороны? На этом – реклама стальных дверей)
***
Рабочая смена начинается в десять утра. То есть, когда приходишь в консьержечную, стрелки на больших часах в подъезде должны быть напротив чисел десять и двенадцать. На самом деле, часы спешат ровно на пятнадцать минут. Я очень надеюсь, что их никто не починит. Ведь я ухожу в одиннадцать вечера по этим часам и иду пешком до железнодорожной станции. Предпоследняя электричка приходит ровно в одиннадцать двенадцать (мне нравится, как это звучит: по порядку рассчитайся, одиннадцать, двенадцать, расчёт окончен!), а идти до станции ровно двадцать две минуты. Смекаете? Но, честное слово, переводила часы не я. Кто-то сделал это задолго до моего прихода в профессию.
Итак, мой рабочий день начинается в девять сорок пять утра. Самое спокойное время! Все, кому надо было спешить в школу или на работу, давно уже и в школе, и на работе, или, по крайней мере, в пути. Что мне до этого за дела? Вы не представляете, как громко хлопает дверь в тамбур. Если её держать открытой, быстро замерзаешь. А от сорока хлопков подряд не то, что голова болит – в ушах звенеть начинает. Когда смена начиналась в восемь, каждое утро я глохла, как престарелый Гойя. (Я как раз читаю книгу о Франсиско Гойе. Кто-то вынес её в шкаф в подъезде. Автор – ненормальный, на мой взгляд, немец, я впервые вижу его имя. Конец каждой главы он пишет белыми стихами, при необходимости – если переводчики не врут – разрубая слова пополам, чтобы уместить в строку. Поверить не могу, что написан роман задолго до экспериментов Тимоти Лири. Нет, Лири экспериментировал не с литературой. Он пробовал жить под наркотиком LSD. Я это знаю из предыдущей книги.)
Первое, что необходимо сделать – пробежаться по всем семнадцати этажам. Уборщица только что вымыла полы, я должна проверить её работу, а заодно посмотреть, нет ли где следов вандализма. Бывают, например, выломаны перила или выбиты стёкла. Во время обхода нежелательно встречаться с жильцами. Они должны видеть консьержку исключительно в виде головы в окошке, иначе их охватывает беспокойство. Нет ничего хуже, чем жилец, охваченный беспокойством. Он будет жаловаться старшей по подъезду, обязательно поговорит с тобой о небрежном отношении к служебным обязанностям (спорить строго запрещено: на стене висит инструкция, в которой запрет прописан в пункте под цифрой четыре), а потом ещё поднимет вопрос на собрании жильцов подъезда. Правда, ничего, кроме выговора от старшей по подъезду, не будет. Но что приятного в выговоре? Ничего. В консьержки идёшь не потому, что любишь выслушивать других людей, особенно недовольных. Если хотите знать, в нашу профессию идут те, кто любит подсматривать за людьми. Вот как я. Даже по телевизору мне не показывали столько сериалов, как в завешенном тюлем окне консьержечной. Поэтому я возвращаюсь, быстро просматриваю журнал сдачи-приёма смены (мы оставляем в нём служебные записки, под это выделена специальная графа) и устраиваюсь напротив окошка с книгой на коленях. Мне предстоят два самых скучных часа смены. Будем считать их вступительными титрами.
(Реклама салона красоты со смешным названием «Аврора». Хотя, наверное, моему поколению не смешно. Это же советский мем.)
***
Консьержи бывают трёх видов: с проживанием, круглосуточные и дневные, а жильцы только двух: постоянные и снимающие квартиру. Жильцы ещё делятся на русских и нерусских, это почему-то считается важным. Консьержи всегда считаются нерусскими. По умолчанию. Когда я только устроилась в наш подъезд, пятнадцатилетний мальчик – ростом, наверное, метра два и с коловратом на майке – явился на пороге консьержечной и спросил меня, оглядывая строго и подозрительно:
– А вы украинка или молдаванка?
Интонации явственно не предполагали третьего варианта.
– А почему не русская? – удивилась я.
– Русские на такую работу не идут, а на узбечку вы не похожи, – мальчик наклонил голову к плечу. – Произношение, кажется, украинское.
– Ставропольское, – машинально поправила я. – А если я, например, цыганка?
