Эта история стоит того, чтобы её рассказать. Она о том, как судьба однажды одаривает человека чистым, светлым чувством. И пусть короткое, мимолетное, и ушло далеко в прошлое, оно оставляет в сердце человека рану зажившую, но на изломах человеческой жизни напоминающую о себе, сладкой, ноющей болью.
Солнце и все цвета солнца вокруг. Весь мир состоит из всепроникающего солнца. Таков летний Крым. Знойное небо, редкие белые облачка. И те расположились далеко на горизонте над морем, по-видимому, выбрав для себя более прохладное место. Улицы поселка такие же знойные и пыльные. Горячая пыль рассыпавшихся песчаников жжет через подошвы. Пыль тонкой охристой корочкой на тротуарах, на домах и на листьях садов. Море изумрудное у берега и синее вдали, сливающееся с горизонтом. Голубизна морской глади уравновешивает земные, опаленные солнцем пейзажи. Общее впечатление от окружающей обстановки у Валерки праздничное. Как будто он не на работу приехал, а на отдых, на берег моря. Валерка, курсант ростовской мореходки приехал на годичную практику в Севастополь, в бухту Камышовую. Он только что приехал, получил направление в отделе кадров на временное расселение и должен ждать назначение на отходящее в море судно.
Расселяться он будет, как и приехавшие с ним однокашники, и прочий рабочий люд, приехавший поработать в море, в расставленных в определенном порядке палатках. Управление СУОР, севастопольское управление океанического рыболовства, новое, вновь организованное рыбной промышленностью СССР, еще не обзавелось общежитиями и домами межрейсового отдыха для моряков. И моряки, вновь прибывшие на работу, расселяются в палатки.
Это никого не раздражает. Лето. Приморские южные пейзажи располагают к легкомысленному отношению к быту. Народ ночует в палатках, а время, свободное от формальностей по устройству на отходящие суда, проводит на местных импровизированных пляжах.
Валерка находит свою палатку, наскоро знакомиться с проживающим в ней дядькой, бросает под кровать рюкзак, и идет к морю. Море тянет к себе Валерку. Южное, Черное море родное для него. Он, по рассказам родителей, родился на берегу этого моря. Отец воевал здесь, в этих краях, а мать приехала к нему и здесь родила Валерку. Потом они уехали к себе на родину, и детство мальчишки прошло в кубанских степях и садах. А для Валерки Родиной осталось море, Черное море. Осталось в детской необъяснимой памяти чем-то большим, красивым и понятным.
К морю идти долго не пришлось, оно оказалось рядом. Слева высились кранами вновь выстроенные причалы порта «Камышовая бухта», а справа, обустроило себе пляжи население поселка. В те времена для того, чтобы это считалось пляжем, не надо было иметь какие-то постройки и лежаки. Нужны были сами купающиеся.
Направляясь к берегу, Валерка шел к стоящей по щиколотку в прибрежном прибое девчонке. Издалека она показалась ему малолеткой, подростком. Он шел к ней с желанием узнать, где здесь лучше купаться. Что-то в её внешности привлекло внимание Валерки. Он остановился за спиной загорелой до темно коричневого цвета кожи девчонки-подростка, с абсолютно белоснежной вихрастой, коротко остриженной головой. Если её волосы и имели когда-то цвет, то теперь они выгорели на солнце до абсолютно белого цвета. Белые кольца волос, кудряшки, были естественными. И трудно было бы представить, чтобы их кто-нибудь, когда-нибудь завивал. Завивала их морская вода и солнце. На шоколадном, ровном загаре лица плавали голубые, большие глаза в обрамлении удивительно черных ресниц и светлых, выгоревших на солнце бровей. И в волосах, и в бровях, казалось, сверкала морская соль. Потрескавшиеся губы из-за множества белых трещинок выглядели бледно-розовыми. Черты лица девчонки казались несовместимыми, как будто собранными из нескольких разных лиц.
То, что было одето на ней, не могло носить определенного названия. Две полоски, которые впоследствии смелые европейцы назовут «бикини», тоже не имели определенного цвета и формы. Как они держались на её теле, по-видимому, было неразгаданной загадкой для окружающих. Тряпочки эти давно и окончательно выгорели на солнце и служили хозяйке, возможно не один сезон. Когда она уходила от берега моря в поселок, она одевала что-то среднее между платьем и майкой. И никому не приходило в голову обсуждать эту необычную для тех лет моду. Но об этом Валерка узнает позже.
Сейчас он застыл перед повернувшейся к нему девушкой. Девочка оказалась девушкой. Точеная, сформировавшаяся фигурка, девичья грудь и гордо сидящая головка заставили Валерку застыть на секунду. Он откровенно залюбовался ею. До этого он покорял девчонок. Но то, что перед ним не девочка, он понял. Девчонкой её делал только взгляд исподлобья, взгляд упрямого, обиженного ребенка.
– Привет, – буркнул Валерка.
– Откуда приехал? – не здороваясь, спросила девчонка. Несмотря ни на что, все равно, Валерка про себя назвал её девчонкой.
– Из Ростова.
– А-а. Ваши уже приехали. Вон там, за теми камнями лежат. Видишь?
– А ты откуда знаешь, что это наши?
– Я здесь всех знаю.
– А ты местная?
– Конечно. Мы здесь жили еще до того, как порт начали строить. Это вы тут понаехали.
– Я не навсегда. Я на год приехал, на практику. Потом уеду доучиваться.
– Да знаю я все про вас. Салаги. На чем в море пойдешь?
– Еще не сказали. А почему это я салага? Я в море уже не раз ходил. У нас две практики уже было. Я на паруснике в заполярье ходил. Поняла? Ты парусник когда-нибудь видела, морячка? Я, например, на баркентине ходил.
Девчонка хмыкнула, подбросила ногой несколько камешков, пытаясь попасть в Валерку, и сказала:
– Баркентина, вооружение смешанное, фор – прямое, грот и бизань – косое. Дальше рассказывать?
– Ого, – не удержался Валерка, – уважа-а-аю.
Подошел поближе.
– Да что же у тебя глаза такие голубые? Прямо не настоящие.
– Нравятся? – неожиданно спросила девчонка.
Валерка, пожав плечами от неожиданности, заявил:
– Почему только глаза? Ты вся какая-то – опять пожал плечами, – давай познакомимся?
– А чего знакомиться? Меня здесь все знают. Я Ремза. А ты сейчас со всеми перезнакомишься. И я скоро буду знать, как тебя зовут. Иди вон, к вашим. Там все. Я позже подойду.
– А чего ты меня гонишь? Меня Валеркой звать. И чего здесь-то стоять? Пошли вместе.
– Нет, я постою.
– А что, там нельзя постоять?
– Отсюда больше горизонта видно. А оттуда краны закрывают. Понял, любознательный ты наш?
– Ждешь кого-нибудь? Алые паруса?
– Хохмишь? Остроумный, да? Начитанный?
– А чего ты такая колючая? Не собирался я хохмить.
– Валерка, значит. Белобрысый. Тебя в детстве сметаной не звали?
